"И серебряный месяц ярко над серебряным веком стыл..." (с)

[Балерина в пачке... сигарет]

В 1907 году в Петербурге появился первый трамвай, красно-белый с большими окнами. Трамваи были электрические и паровые. А когда наступала зима, на лёд Невы клали рельсы и там тоже ходили "трамвайчики". Тогда лёд их выдерживал, а сейчас глобально потеплело.
Вот примерно всё так и выглядело, как на картинке:

Вообще электричество входит в быт медленно с 1883 года. И даже в новых домах оно в каких-то комнатах есть, а в каких-то нет. Да и отключают его частенько.
В мае 1896 года из Запада привозят кино, и кинотеатров становится очень много. На одном только Невском проспекте 18 кинотеатров с французскими названиями! А на Петроградской стороне - "Молния".
И городские свалки называют очень романтично Горячим полем.

@темы: История, Фотографии, Улицы Петербурга

---

Елисеевский, СПб

[S.R.]

Как известно продуктовый магазин магнатов Елисеевых в Санкт-Петербурге считался головным. Это в Москве был филиал, о чем в свое время еще писал Гиляровский.
Но дело не в этом, а в том, что наконец-то, в теперь уже питерском помещении, началось некое шевеление. И туда даже можно попасть внутрь!
Подробный фото-отчет смотрите здесь >>>

фото владельца журнала

Надеюсь, магазин там оставят, потому что в центре с этим туго. 24-часовые "шаговой доступности" дерут с населения ТАКИЕ деньги, что в супер-маркетах премиум-класса отовариваться выходит дешевле (проверено на практике). А еще один ресторан, в плюс к имеющимся... *пожимаю плечами*

@темы: История, Городские новости, Архитектура Петербурга

---

Петербург в литографиях и акварелях Анны Остроумовой

[S.R.]

Литографии>>>



Акварели>>>

Выдержка из вступительной статьи Александра Бенуа к альбому:
"Петербургу особенно посчастливилось на литографии.
Если бы все остальные его изображения — в картинах, акварелях, гравюрах и фотографиях — погибли и остались бы одни литографические виды Петербурга, то и тогда можно было бы вполне судить о нем, и не только о красоте и значительности его памятников или об особенном характере его широких проспектов и каналов, но и о самой душе этого выросшего из болота, призрачного и монументального, «казенного» и поэтического города. Истинными поэмами, сложенными в честь него, останутся литографии Александра Брюллова, Александра Мартынова, Шифлера, Саббата, Садовникова и других.

Дворцовый мост еще не достроен!

И вот, после долгого перерыва, через полстолетия, по крайней мере, с тех пор, что была отпечатана последняя серия «Дациаро» — снова к литографии прибегает один из лучших наших художников, уже прославившийся своими своеобразными портретами (в акварелях и в гравюре на дереве) столицы на Неве — Анна Петровна Остроумова-Лебедева..."

За сей ценный вклад можно сказать спасибо автору журнала, в котором очень много интересного по истории обеих столиц!

@темы: История, Искусство, Тематические сообщества

---

О судьбе книжных прототипов

[Bookmade]

Программа "Достояние республики" рассказывает о доме Андрея Евстафьевича Берса. Он был придворным врачом. Его дочь Татьяна послужила прообразом Наташи Ростовой, а Софья - стала супругой великого писателя.

Дом Ростовых был перенесен Толстым из Афанасьевского переулка в усадьбу на Поварской.
Старый арбатский квартал вокруг здания уже зачищен под строительство "элитного комплекса". Началу строительства мешает только этот самый дом (основа - палаты 17 века).

@темы: История, Архитектура Москвы, Город+ТВ (тематические фильмы/передачи

---

Эскалаторная галерея на Воробьевых

[S.R.]

Источник@

В январе 1959 года на мосту, соединяющему Лужники и Воробьевы горы, была открыта станция метро “Ленинские горы” (ныне “Воробьевы горы”). У станции было сделано два выхода по обеим частям моста: один непосредственно на территорию Лужников, а другой через расположенную неподалеку длинную эскалаторную галерею доставлял пассажиров сразу на самый верх Воробьевых гор. Работы по возведению эскалаторной галереи-подъемника начались 25 февраля 1959 года, почти сразу после открытия станции метро, и к 23 июля 1959 года полностью завершились. Длина эскалаторного подъемника составила 90 метров.

В октябре 1983 года станция “Ленинские горы” и эскалатор были закрыты на ремонт из-за конструктивных недоработок. В декабре 2002 года станция вновь вошла в строй, а эскалатор за почти 20 лет пришел в полную негодность. Кроме того, он находится в опасной оползневой зоне, что вызвало его деформацию. Вряд ли он уже когда-либо будет восстановлен.

Так и по сей день и “украшает” природный заповедник Воробьевых гор пугающая массивная руина, а пассажирам приходится плутать до ул.Косыгина по льду и грязи извилистых дорожек.

Прилагаем коллажи прежнего и нынешнего вида эскалаторной галереи, а также видеофрагмент из итальянского фильма “Подсолнухи” (1970), где Софи Лорен едет вниз по этому эскалатору и его можно довольно хорошо рассмотреть. (см.Источник)

@темы: История

---

Памятник Гоголю, созданный Андреевым

[NADYN]

Нашла интересную статью о памятнике Гоголю, созданном известным скульптором Андреевым. Захотелось поделиться.

В небольшом сквере во дворике бывшего дома А. С. Талызина на Никитском бульваре находится памятник русскому писателю Николая Васильевичу Гоголю. Его автор, скульптор Николай Андреевич Андреев, отказавшись от всех условных и идеализирующих приемов, характерных для монументальной городской скульптуры, создал живой и противоречивый образ человека, творчество которого хорошо знал и любил. В жизни этого монумента, имеющего вековую историю (его открытие, приуроченное к 100-летию со дня рождения Гоголя, состоялось 26 апреля 1909 года), было все: и этапы полного забвения и неприятия, и время переосмысления и искреннего восхищения.



ВСЛЕД ЗА ПУШКИНЫМ

Идея создания памятника Н. В. Гоголю в Москве родилась 10 июня 1880 г. сразу после открытия на Тверском бульваре памятника А. С. Пушкину. За два дня до этого в большом зале Благородного собрания проходил последний пушкинский праздник, устроенный Обществом любителей российской словесности, действительным членом которого с 1836 года являлся и Н. В. Гоголь. На церемонии присутствовали лучшие представители русской литературы и ее исследователи: И. С. Аксаков, П. В. Анненков, Я. К. Грот, Ф. М. Достоевский, А. Н. Майков, А. Н. Островский, А. Ф. Писемский, Я. П. Полонский, М. И. Сухомлинов, Н. С. Тихонравов, И. С. Тургенев. Известный драматический писатель А. А. Потехин, действительный член Общества, заключая свою торжественную речь, сказал: «Почтив Пушкина, мы ничем не утешим столько его великую тень, как положив в эти дни чествования его памяти начало всенародной подписки на памятник Гоголю... И пожелаем, господа, да будет Москва пантеоном русской литературы, да воздвигнется памятник Гоголю в центре России — Москве!»

Идею Потехина дружно поддержали: за короткий срок была создана временная Комиссия, а затем и постоянный Комитет по сооружению монумента во главе с московским генерал-губернатором великим князем Сергеем Александровичем.
Уже 1 августа 1880 года в России открылась повсеместная подписка «на составление капитала» для сооружения памятника Н. В. Гоголю. Гоголевский фонд складывался из разных источников. В его пользу были даны спектакли в обеих столицах и в провинции, сборы от них шли из Чернигова, Уральска, Екатеринбурга, Херсона, Тулы, Торжка. Объявление о сборе средств было опубликовано в прессе, по разным учреждениям России были разосланы подписные листы. П. П. Демидов, крупный уральский заводчик, лично пожертвовал на памятник 5000 рублей и выразил желание выслать «еще всю медь, сколько таковой потребуется для отливки статуи и иных украшений памятника». К концу 1890 года капитал достиг 52 тысяч рублей, и Общество любителей российской словесности постановило образовать Комитет по сооружению в Москве памятника Н. В. Гоголю, первое заседание которого состоялось 6 апреля 1896 года. К этому времени пожертвований и процентов поступило уже более 70 тысяч рублей, и Комитет счел собранную сумму достаточной, чтобы приступить к сооружению памятника.

46 БЕСПОЛЕЗНЫХ ПРОЕКТОВ

На упомянутом заседании был рассмотрен вопрос о выборе места для постановки памятника в Москве. В этом качестве рассматривались Арбатская, Лубянская и Театральная площади, Страстной и Рождественский бульвары. Как памятному месту, связанному с пребыванием писателя в Москве, Комитет отдал предпочтение Арбатской площади — в той ее части, где она примыкает к Пречистенскому бульвару. Через нее Гоголь «часто направлялся то в церковь св. Саввы, то на Девичье поле к своему приятелю Погодину». Неподалеку отсюда, в доме графа А. П. Толстого на Никитском бульваре, 7а, прошли последние годы жизни писателя. После многочисленных обсуждений место для будущего памятника было утверждено.
Вслед за этим была разработана программа конкурса на лучший проект памятника. Вот, что писал в то время журнал «Художественные сокровища России»: «Объявлен конкурс на постановку памятника Гоголю в Москве. Условия следующие. Памятник предполагается из бронзы. Гоголь должен быть изображен в сидячем положении, в костюме своего времени. Пьедестал должен соответствовать обстановке того места (Арбатская площадь, в конце Пречистенского бульвара), где будет стоять памятник. Лицевой стороной он будет обращен на Знаменку. Памятник будет окружен сквером. <...> Форма и размер памятника предоставляются составителю проекта. Аллегорические фигуры не допускаются, равно как и барельефы. Материалы: гранит, порфир, бронза...»
В результате на конкурс было представлено 44 проекта памятника в моделях и два проекта в рисунках. 14 февраля 1902 года на очередном заседании комитета подводились итоги конкурса. Проекты памятника Гоголю были выставлены для всеобщего обозрения в Историческом музее. Для присуждения премий было отобрано четыре проекта (среди авторов-номинантов были академик архитектуры П. П. Забелло, архитектор В. В. Шервуда, скульпторы С. М. Волнухин и Р. Р. Бах). Несмотря на то, что некоторые работы, представленные на конкурс, были премированы, ни одна из них не была рекомендована для сооружения памятника. По словам очевидцев, все они скорее напоминали «каминные часы или кондитерские торты».

С ЛЕГКОЙ РУКИ ОСТРОУХОВА

В 1906 году председателем Комитета по сооружению памятника Гоголю становится вновь избранный московский городской голова Н. И. Гучков, и в деятельности этого органа начинается новый этап.
13 февраля 1906 года на первое заседание Комитета, проходившее под председательством Н. И. Гучкова, был приглашен И. С. Остроухов, который становится одним из главных и активнейших его деятелей. На этом же заседании комитет постановляет: «...нового конкурса не устраивать, а поручить составление проекта скульптору Андрееву, не связывая его никакими условиями, кроме стоимости».



Н. А. Андреев

В первом конкурсе Андреев не участвовал, тем не менее, именно он получил столь почетный и выгодный заказ. Произошло это благодаря Илье Семеновичу Остроухову. Художник и коллекционер, многолетний попечитель Третьяковской галереи, он был хорошо знаком с Андреевым и высоко ценил его творчество. Именно Остроухов содействовал приобретению произведений Андреева в галерею (в 1905 году Советом галереи были куплены андреевские портреты писателей Петра Боборыкина и Льва Толстого), помогал с частными заказами и даже выдвигал (безуспешно) кандидатуру своего подопечного в академики. К счастью, Остроухову удалось доказать, что конкурсы ни к чему не приведут, и убедить членов Комитета отдать выполнение заказа Николаю Андрееву. Жена скульптора, М. П. Гортынская, позже вспоминала: «...Остроухов даже предложил, что если хоть один из членов комитета будет против эскиза Андреева — Комитет вправе обратиться к другому скульптору». (Надо заметить, что Андреев уже не раз в своем творчестве обращался к образу писателя. В 1904 году он выполнил бюст Гоголя для памятника, установленного на станции Миргород, который был создан на средства Киево-Воронежской железной дороги, а двумя годами ранее, к 50-летию со дня смерти писателя, для так называемых «сред» московских художников скульптор выполнил камерный бюст).
В качестве экспертов для суждения о проекте Андреева собрание наметило художника В. А. Серова, архитектора Ф. О. Шехтеля и артиста Малого театра А. П. Ленского.
Спустя всего два месяца, уже к следующему заседанию Комитета по сооружению в апреле 1906 года, Николай Андреевич Андреев выставил проект памятника Гоголю в саду при доме Остроухова в Трубниковском переулке. Проект был утвержден, а Комитет принял на себя обязательство выплатить скульптору вознаграждение в размере 30 тысяч рублей.
С Орловым, имеющим в Москве большую мраморно-гранильную мастерскую, был заключен контракт на производство всех гранитных работ на памятнике, включая поставку гранита для пьедестала, цоколя, подзора и тумбочек для решетки. Два громадных монолита гранита (около 1000 пудов каждый) для пьедестала привезли из Финляндии.
Для изготовления металлических частей решетки и фонарей заключили контракты с московской фирмой Э. Виллера. Было решено, что отливку бронзовых частей памятника выполнит петербургская фирма «А. Моран, преемник». Бронзу для отливки памятника предоставили наследники П. П. Демидова, которые также пожертвовали комитету 110 пудов штыковой меди.
Работы по сооружению памятника Гоголю велись самым активным образом. Первоначально скульптор работал над моделями в своей мастерской, которую с 1900 года снимал во дворе особняка В. И. Орлова в Большом Афанасьевском переулке (в 1957 году здесь, на доме 27, стр. 3, была установлена мемориальная доска). Андреев все делал сам: лепил из глины огромную фигуру писателя в натуральную величину, выполнял эскизы барельефов. Впоследствии по андреевским эскизам отлили решетку с венками и изящные фонари со стилизованными львиными масками (их прообразом стали львы с пилонов ворот Английского клуба на Тверской).
Летом 1906 года на Пречистенском бульваре начались подготовительные работы по сооружению фундамента памятника, в который были положены золотые и серебряные монеты, а сверху — медная доска с надписью.
Через девять месяцев из мастерской скульптора сюда были перевезены бронзовая фигура, барельефы и камни. Вот как описывает памятник Гоголю один из членов комиссии после его осмотра на месте: «Композиция такая: Гоголь задумчиво сидит, закутавшись в николаевский плащ, который он придерживает правой рукой; вся фигура красиво драпируется широкими складками этого плаща; в лице великого писателя художником великолепно передана тонкая наблюдательность, загадочная замкнутость и сверкающий юмор Гоголя...» Особенно всем нравятся барельефы, которые в виде бронзового пояса делят прямоугольный пьедестал на две неравные части.
Существует версия, что в установке памятника принимал участие член Комиссии Федор Шехтель, который искусно вписал монумент в городской ландшафт. Но скорее Андреев просто принял во внимание советы Шехтеля, который к тому времени был уже очень известным и авторитетным архитектором.



К открытию памятника по гипсовой модели Андреева петербургским медальером А. Жаккаром была вычеканена планета — памятная медаль в количестве 303 экземпляров (из них в бронзе — 300, в серебре — 2, в золоте — 1).
В марте 1908 года, когда встал вопрос о торжествах по случаю открытия памятника, при Московской городской думе была создана исполнительная комиссия в составе десяти человек, а при Обществе любителей российской словесности — Гоголевская комиссия из четырнадцати энтузиастов.

РОЖДЕНИЕ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ОБРАЗА

Созданию памятника предшествовал очень важный подготовительный период — период рождения художественного образа. Свою работу Андреев начал с путешествия на Полтавщину, где длительное время прожил в селе Шишаки, стоящем на реке Псел.
На Украине Андреев встретился с сестрой Гоголя Ольгой Васильевной Гоголь-Головней, которая умерла несколько месяцев спустя.



Эта встреча сыграла основополагающее значение в процессе формирования художественного образа писателя. Андреев набросал несколько портретов Ольги Васильевны, оплечных и в рост, но самое главное — он услышал живые воспоминания о «позднем» Гоголе.
В период работы над памятником скульптор перечитал произведения писателя. Из воспоминаний М. П. Гортынской: «...В мастерской у него всюду лежали сочинения Гоголя, его портреты... Память у Николая Андреевича была очень хорошая, и он часто цитировал наизусть целые пассажи из «Вечеров на хуторе близ Диканьки» или передавал по-украински свои разговоры с жителями Шишаков». Андреев «относился к Гоголю с исключительной любовью и считал его величайшим писателем». Он называл Гоголя скульптором в литературе: «Так рельефны его персонажи, обобщены все их характерные черты, отброшено все лишнее, и вместе с тем они живые, хотя и монументальные».
Для передачи внешнего облика Андреев тщательно изучил иконографию писателя. В мастерской скульптора были собраны известные портреты Гоголя: профильный портрет, выполненный Э. А. Дмитриевым-Мамоновым (один из самых точных портретов писателя, сделанный незадолго до его смерти)



, работы Моллера



и, конечно, портреты Гоголя кисти Александра Иванова, созданные для картины «Явление Христа народу».



Для того чтобы глубже изучить и понять лицо писателя, скульптор сделал с них копии.
Подобно Гоголю, Андреев долго искал «натуру» для своих образов. В Государственной Третьяковской галерее хранится несколько больших и малых альбомов, заполненных рисунками типов украинских крестьян разного возраста, портретными зарисовками и эскизами.
Во время поездки на Украину Андреевым были найдены многие прототипы гоголевских героев для барельефов пьедестала. На рисунках с пометкой «Шишаки» — образы Остапа и Андрия, Чуба, Вакулы, Солохи, Рудыя Панько. Весьма интересны сделанные на Украине пейзажные наброски, которые помогли скульптору в формировании художественных образов, передаче национального колорита. В одном из писем Андреев примечательно говорит, что типы барельефа наконец-то «вывелись» (то есть родились на свет).
Впрочем, скульптор находил свои персонажи и в Москве. Так, на Смоленском рынке был найден худой, длинноносый натурщик, с которого Андреев лепил фигуру Гоголя.



Часто художественные образы скульптора — это собирательные типы, а не портрет одного конкретного человека. Газетный репортер как-то спросил Андреева о прототипе Городничего: «С кого?» Скульптор ответил: «Мало ли их! Тип распространенный весьма...»
Сама жизнь подсказывала образы гоголевских героев. Cо слов Андреева известно, что Коробочку он «подглядел» в провинции, в губернском правлении, куда зашел однажды по делам. В письме к Остроухову, рассказывая о своей поездке на Украину, Андреев написал: «Даже Коробочка нашлась (по секрету — сестрица Николая Васильевича Ольга Васильевна)».
К слову, имена многих прототипов гоголевских персонажей, изображенных на барельефах, не являются секретом. Так, натурой для Земляники послужил актер Константин Рыбаков. Для образа Бобчинского была использована маска, снятая с актера Художественного театра Ивана Москвина, который был занят в постановке «Ревизора» в 1908 году.



Прообразом Добчинского стал актер Федотов, игравший эту роль в Малом театре.
Тараса Бульбу скульптор лепил с «короля репортеров» В. А. Гиляровского — длинноусого, в вечной смушковой папахе и жупане, славившегося атлетическим телосложением и силой.



Образ Марьи Антоновны, дочери Городничего, взят с портрета актрисы Асенковой, перерисованного из книги «Русская портретная галерея. Собрание портретов замечательных русских людей, начиная с XVIII столетия с краткими их биографиями».



Образ Оксаны из «Ночи перед Рождеством» Андреев привез с Украины, но для нее же ему позировали сестра, Капитолина Андреевна и его знакомая Е. А. Кост. Разные люди, внешне несхожие, часто служили прототипами одного и того же героя.
Сохранилось обращение московского городского головы Н. И. Гучкова (март 1907 г.) в контору Московских императорских театров с просьбой оказать содействие художнику Н. А. Андрееву в получении разрешения «брать из костюмерных складов Московских императорских театров к себе на дом костюмы, относящиеся к эпохе Н. В. Гоголя, необходимые ему при его работе по исполнению барельефа, окружающего памятник».
Работа над памятником велась четыре года (1904 — 1909). В результате созданный Андреевым монумент превзошел все, даже самые смелые, ожидания и никого не оставил равнодушным. По словам современников, все в нем было «смело ново»: и неизвестный доселе образ писателя, и художественное решение пьедестала, и трактовка самой сути парадной городской скульптуры в целом. По условиям первых конкурсов, пьедестал должен был оставаться чистым и, хотя Андрееву была дана творческая свобода, скульптор, зная эти условия, отступил от них.
На суд современников Андреев выставил не парадное произведение, а камерный, реалистически переданный психологический образ писателя. Фигура сидящего, согбенного старика, закутанного в плащ, который только что сжег свое последнее произведение и знает, что время его сочтено, сильно отличалась от традиционной трактовки образов монументальной городской скульптуры.



Несмотря на стремление Андреева к крупномасштабным обобщенным формам (ведь перед скульптором была поставлена задача создания городской скульптуры, организующей городскую площадь и бульвар), памятник производит впечатление камерного произведения.
Фигура писателя находится на высоком кубическом гранитном постаменте. На нем — надпись: Г О Г О Л Ь. В нижней части постамент украшает рельефный многофигурный фриз, опоясывающий его с четырех сторон. В бронзе запечатлены герои гоголевских произведений — живые, веселые, динамичные. Какая-либо сюжетность в этих фризах отсутствует, это просто калейдоскоп образов. Они выполнены графически, четко в плоскостной манере — в отличие от самой фигуры, трактованной в реалистическом стиле.
На фасадной композиции изображены персонажи «Ревизора». Хлестаков привстал на цыпочки, самозабвенно врет. Перед ним застыла семья Городничего, за ней — шеренга чиновников с Бобчинским и Добчинским в центре.



На фризе справа от писателя — образы героев «Миргорода» и «Вечеров на хуторе близ Диканьки». В центре изображен Тарас Бульба, фигура которого является смысловым акцентом в композиции, и поэтому она крупнее, чем другие персонажи; рядом с ним изображены сыновья Остап и Андрий, а также Чуб, Вакула, Солоха, Оксана, Рудой Панько.



Барельеф, расположенный с тыльной стороны постамента, изображает героев «Петербургских повестей». По художественной трактовке эта часть фриза сильно отличается от трех других частей. Пластика фигур теряет свою графичность, становится более легкой, можно сказать импрессионистичной (вспомним, что на творчество Андреева во многом повлиял скульптор-импрессионист Трубецкой).



Фигуры заднего плана едва намечены рельефом, они как бы растворяются в петербургском тумане, в свете тусклых фонарей проспекта, тогда как моделировка фигур на переднем плане более четкая и объемная. Все персонажи в движении — как и публика на Невском проспекте: Чартков, с картиной под мышкой; Башмачкин, кутающийся в плащ; энергично жестикулирующий, в театральной позе Поприщин; собирательные образы петербуржских жителей — легкомысленная кокетка, щеголь, величественная дама, бесстрастные чиновники и другие. Впереди всех Андреев изобразил юную спешащую куда-то женщину — ускользающий, нежный образ незнакомки.
Созданные Андреевым гоголевские герои на барельефах созвучны слову писателя в «Мертвых душах»: «И долго еще определено мне чудной властью идти об руку с моими странными героями, озирать всю громадно несущуюся жизнь, озирать ее сквозь видный миру смех и незримые, неведомые ему слезы».



Источник

Памятник мирно и благополучно простоял на Пречистенском (ныне Гоголевском) бульваре больше половины советской эпохи. Но, как считается, вызвал раздражение у самого Сталина, так как унылый Гоголь не соответствовал общей идеологии оптимизма послевоенной эпохи. Памятник убрали в 1952 году (или в 1951?). Его место занял нов и более жизнерадостный Гоголь работы Томского.
Андреевского Гоголя сослали в Государственный Научно-Исследовательский Музей Архитектуры, который расположился в Донском монастыре. Там памятник оказался в хорошей компании. Рядом спасались скульптуры с триумфальной арки, фрагменты храма Христа спасителя, Иверской часовни, Красных ворот, Сухаревой башни.
Однако андреевский Гоголь в Донском монастыре пробыл недолго. В хрущевскую «оттепель» о нем вспомнили и нашли тихое место, недалеко от прежнего. В 1956 году его перенесли во двор дома № 7 по Никитскому бульвару. Новое место выбрано очень удачно: писатель прожил в этом доме последние годы и умер в нем. Здесь за несколько дней до смерти он сжег черновики второго тома «Мертвых душ».



«Самосожжение» Гоголя. Картина работы И. Репина (1909)

Теперь в Москве (небывалый случай для любого города) на расстоянии нескольких сот метров находятся два памятника одном и тому же лицу. Но памятники совершенно разные.

@темы: История

---

Крах Московского коммерческого ссудного банка

[NADYN]

В конце 1875 года в Москве произошло первое в России банкротство акционерного Коммерческого ссудного банка. Эта темная история вдохновила художника Владимира Маковского на создание картины «Крах банка»



Маковский К. Е. Крах банка. 1881

Почти до середины XIX века в России существовали лишь казенные банки. С отменой крепостного права в 1861 году в стране начался стремительный рост всех отраслей экономики, испытывавших большие потребности в дешевых кредитных ресурсах. И российские власти санкционировали создание акционерных банков, первым из которых стал учрежденный в 1864 году Санкт-Петербургский частный коммерческий банк. Прошло чуть более пяти лет, и в 1870 году министр финансов утвердил устав частного Ссудного банка Москвы, контора которого разместилась в самом центре первопрестольной столицы — в доме Бостанжогло на Никольской улице (на его месте в 1896 году построили известную всем москвичам аптеку Ферейна).
Председателем правления банка стал управляющий городским ломбардом Даниил Шумахер, вскоре занявший почетный пост московского городского головы. По его рекомендации директором-распорядителем банка избрали бывшего управляющего канцелярией генерал-губернатора Москвы, гласного (депутата) городской Думы Григория Полянского.
В руководстве банка было немало авторитетных московских предпринимателей и общественных деятелей, однако никто из них не имел практического опыта в финансовых делах. Поэтому в 1871 году, с подачи возглавлявшего контрольный Совет банка фабриканта Николая Борисовского и банкира Лазаря Кроненберга, директором по зарубежным банковским операциям стал «финансовый эксперт» из Варшавы Густав Ландау, имевший опыт работы бухгалтером в ряде кредитных учреждений после банкротства его собственной банковской конторы.

Руководство банка не смущала ни неоднозначная репутация Ландау и другого директора банка — «грека и временно московского купца» Дмитрия Миллиоти, сестра которого была замужем за Борисовским, ни то, что из 87 акционеров-учредителей банка с общим капиталом в 3 млн. рублей 71 был непосредственно связан с банком (члены правления и контрольного Совета, служащие банка и их родственники).
Учредителей банка гораздо сильнее беспокоил докатившийся до России в 1873 году мировой экономический кризис, связанный с «перегревом» рынка ценных бумаг. Курсовая стоимость большинства из них, раздувавшаяся в предыдущие 10-12 лет на манер мыльных пузырей, в конце концов стала падать, не будучи обеспечена реальными активами. Деньги, наоборот, стали быстро дорожать, и между банками развернулась конкуренция за привлечение денежных вкладов клиентов путем увеличения процентных ставок, составлявших от 12 до 17 процентов в год.
Банки все охотнее шли на подобные операции — сулившие хорошие барыши, но в то же время и самые рискованные. В 1873-1874 гг. московский Ссудный банк понес убытки на 233 тысячи рублей, то есть почти на десятую часть своих уставных капиталов после того, как директор Ландау скупил на европейских фондовых биржах большие пакеты акций западных кредитных компаний, стоимость которых вскоре резко упала. Однако эти убытки не были указаны в ежегодных банковских отчетах, дабы не отпугнуть вкладчиков. А также потому, что Ландау не желал предавать гласности свои проделки вроде покупки для банка на бирже в Дортмунде 1500 акций по 80 копеек при реальной цене 25 копеек за рубль, положив разницу в свой карман.
Надеясь покрыть потери от неудачной биржевой игры, Ландау и Полянский в 1874 году установили контакт с человеком, сыгравшим в судьбе московского Ссудного банка роковую роль. Им был 51-летний уроженец Восточной Пруссии, крещеный еврей Генри-Бетель Струсберг.
Рано осиротев, Струсберг провел молодость в доме дяди в Лондоне, где работал журналистом и страховым агентом. Накопив полезные связи в деловых кругах, в 1855 году Струсберг вернулся на родину в Пруссию уже как представитель солидного британского бизнеса, наибольшую прибыль которому тогда приносило строительство железных дорог.
В 1860-х гг. Струсберг возглавил компанию по прокладке в Восточной Пруссии железной дороги Тильзит — Инстербург (ныне действующая трасса Советск — Черняховск в Калининградской области), за которой последовало сооружение ряда железных дорог в Германии, Австро-Венгрии и Румынии. Все они строились по одному сценарию: сперва Струсберг получал концессию на стройку, давая щедрые взятки чиновникам. Затем, используя наработанные еще в юности навыки саморекламы, делец выпускал акции предстоящего строительства, которые поначалу охотно брали солидные компании и банки. Но с началом стройки собранный под нее капитал неизменно «осваивали», то есть разворовывали жуликоватые подрядчики, поставщики стройматериалов и тому подобные личности, делившиеся со Струсбергом «распилом».
Через год-два после учреждения очередной железнодорожной компании Струсберг выпускал ее дополнительные акции, которые тут же закладывал в банки, выплачивая из полученных ссуд дивиденды по облигациям самых настырных пайщиков. Само строительство всякий раз затягивалось, Струсберг оправдывался тем, что алчные чиновники блокируют его замыслы, рассчитывая на взятки — и спешил перебраться в другую страну, чтобы запустить там новый проект...
К кризисному для мировой экономики 1873 году деловая репутация Струсберга была безнадежно подорвана по всей Европе — за исключением Российской империи, где «железнодорожный король», как он гордо именовал самого себя, успел построить лишь небольшую линию от Бреста до приграничной станции Граево. Правда, и этот проект не обошелся без дачи взяток чиновникам в Санкт-Петербурге и воровства выделенных на стройку денег. Но партнеры вроде железнодорожного «олигарха» той эпохи Самуила Полякова до поры надежно прикрывали Струсберга от конфликтов с российскими властями и законами.
Именно Поляков в октябре 1874 года свел Струсберга с директорами Ссудного банка Ландау и Полянским. Иностранец попросил у них ссуду под залог 1,5 тысяч вагонов, произведенных его заводом в Богемии — промышленном регионе в нынешней Чехии. Струсберг обещал расплачиваться с банком по мере поступления средств за поставленные им вагоны от их заказчика — Курско-Харьковской железной дороги, владельцем которой был Лазарь Поляков.
После того как первая партия вагонов прибыла в Россию, Струсберг получил от Ссудного банка кредит в 1 млн. рублей, что соответствовало реальной рыночной цене залога из расчета по 600 рублей за вагон. Но затем поставки прекратились, а ссуды продолжали выдаваться — поначалу за счет завышения цены залога до 900 и даже до 1200 рублей за вагон. Затем Струсберг внес в банк в качестве залогового обеспечения пакет акций Немецко-Богемской железной дороги, которая, как оказалось потом, так и не была построена, а также акции своего богемского завода, которые из-за незавершенности строительства не были введены в котировки. Как позже выяснилось, директора банка Полянский и Ландау закрыли глаза на мнимую ценность бумаг прусского дельца, получив от него за это 160 тысяч рублей.
Какое-то время все эти махинации оставались тайной для акционеров. Но в начале октября 1875 года в отсутствие Полянского и Ландау члены контрольного совета банка наконец-то заподозрили неладное, запросив европейских партнеров о реальной ценности акций предприятий Струсберга. Получив ответ, что на биржах Европы их цена равнялась цене бумаги, на которой они были напечатаны, члены совета провели внутреннюю ревизию. Результаты были ошеломляющими — в иностранном отделении не оказалось никакой документации, которая, вероятно, вообще не велась. Общая сумма кредитов, выданных к тому времени Струсбергу, составила 8 117 757 рублей 93 копейки, из которых лишь чуть больше миллиона рублей имело реальное обеспечение. Для сравнения с нынешними ценами стоит отметить, что тогдашний рубль по своей покупательной способности был равен нынешним 20 долларам США.
Вечером 10 октября 1875 года делегация правления банка экстренным поездом отправилась в Санкт-Петербург, надеясь получить субсидии Министерства финансов, что позволило бы Ссудному банку рассчитаться с вкладчиками. 11 октября 1875 года банк прекратил все операции. Уже на следующий день, не добившись содействия от министра финансов Рейтерна, банк объявил о прекращении платежей по вкладам и их выдаче (всего в банке было размещено 14 млн. рублей), что вызвало шок у вкладчиков.
Поскольку, по слухам, Струсберг брал ничем не обеспеченные кредиты и в других российских частных банках, к вечеру 12 октября взволновалась вся Москва, затем Петербург и другие финансовые центры империи. В «черную неделю», с 12 по 15 октября 1875 года, вкладчики наперебой штурмовали банковские офисы, снимая свои средства с текущих счетов. В те дни Международный банк потерял 50 тысяч рублей, Русский банк внешней торговли — 200 тысяч, Волжско-Камский — 100 тысяч рублей. Под шумок свои сбережения с заблокированных счетов Московского ссудного банка тогда же пыталось снять его руководство во главе с городским головой и председателем правления банка Шумахером.
Однако сослуживцы, не располагавшие столь мощным административным ресурсом, под угрозой немедленного скандала в прессе вынудили начальство отказаться от его намерений, сосредоточившись на массовой распродаже акций банка на Московской фондовой бирже. Еще одним местом лихорадочного сбыта акций стала «негласная биржа» — бывший тогда любимым местом сбора околобиржевых спекулянтов ресторан «Казино» в здании так называемого «Чижовского подворья» в начале Никольской улицы (дом № 8). Однако падение курса акций банка с 250 до 35 рублей за штуку, произошедшее за 5 дней, отпугнуло большинство потенциальных покупателей.
13 октября 1875 года представители обманутых вкладчиков обратились в Московский окружной суд с требованием начать процедуру банкротства Ссудного банка. В тот день его контора была опечатана, на имущество членов Совета был наложен арест, большинство из них взяли под стражу. (Позже их освободили под большие залоги и отпустили под надзор полиции). Несмотря на прусское подданство, Струсберг попал тогда в московскую долговую тюрьму — печально известную «Яму» во дворе здания Московского губернского правления (ныне дом № 5 по Историческому проезду между Красной и Манежной площадями).
Следствие, длившееся с осени 1875 до весны 1876 года, сопровождалось многочисленными скандалами. Сам Струсберг обвинял московских банкиров в том, что еще до знакомства с ним они проводили рискованные и убыточные операции, для покрытия которых стремились «урвать куски от будущих безусловно прибыльных предприятий» самого Струсберга. Такие руководители банка, как Шумахер, Миллиоти и Полянский признавались, что они ничего не смыслили в банковских операциях, не знали о своих правах и т. д. Короче, всячески демонстрировали свою наивность и невежество в финансовых вопросах.
Правда, их «наивность» удивительным образом сочеталась с блокированием любых попыток контроля со стороны за деятельностью банка, акционеров которого просто не пускали на отчетные собрания. Что касается Ландау, то он через своего адвоката напрямую предложил первому следователю, который сам потерял в банке 20 тысяч рублей, вернуть эту сумму в обмен на прекращение дела. В итоге и следователя, и адвоката отстранили от процесса.
Первое заседание суда по делу о банкротстве Ссудного банка состоялось 29 мая 1876 года. В тот день в Екатерининской зале здания Сената в Кремле, где с 1866 года размещался Московский окружной суд, собралось более 2 тысяч вкладчиков разорившегося банка. Освещать громкий процесс приехали журналисты из Санкт-Петербурга и даже из-за границы. Однако в тот день заседание закрылось, едва успев начаться. Защитники банкиров во главе со знаменитым Федором Плевако придрались к «субъективному настрою специально подобранных присяжных и к отсутствию важных свидетелей».
Из-за последующих судебных каникул процесс возобновился лишь в октябре 1876 года. К этому времени банк сумел расплатиться с частью мелких вкладчиков, а главный обвиняемый Генри-Бетель Струсберг издал в Берлине свою 500-страничную биографию, наполненную рассуждениями о гениальности его проектов и тупости и мздоимстве препятствовавших им чиновников. Этой же линии Струсберг придерживался на процессе, продолжавшемся до конца ноября 1876 года. Несмотря на все усилия защиты, присяжные заседатели согласились с доводами прокурора Петра Дейера, признав Струсберга, Ландау и Полянского виновными в расхищении банковских средств, а Шумахера — в нерадении, вследствие которого произошло это расхищение. Борисовского и еще пять членов совета банка суд оправдал, но их деловая репутация была навсегда подорвана.
Иностранный подданный Струсберг был приговорен к вечной высылке из России. К тому времени на его родине в Пруссии на все имущество банкира был наложен арест, так что последние годы его жизни до кончины в 1884 году прошли в бедности. Полянского и Ландау отправили на год в ссылку в Томскую губернию, откуда Ландау бежал за границу. Шумахер отсидел под арестом один месяц, но лишился своего поста московского городского головы. Что касается самого московского Коммерческого ссудного банка, то его банкротством занялась созданная именным указом царя Александра II ликвидационная комиссия, выплатившая вкладчикам около 75 процентов их средств. Правительство также выделило ссуды проблемным коммерческим банкам, которые тогда особенно сильно донимали вкладчики.
Печальный опыт банкротства Московского ссудного банка был учтен в 1883 году, когда в России был принят новый закон о статусе акционерных банков. В соответствии с ним, в учреждении банка должны были участвовать не менее 5 человек; кредит одному клиенту не мог превышать 10 процентов уставного капитала; членам правления не разрешалось совмещать административные должности и пользоваться кредитом в своем банке. Предусматривались государственные ревизии за счет банков, формирование прибыли запасного капитала, ограничение числа голосов для одного акционера. В 1884 году был принят закон о механизме ликвидации обанкротившихся банков.
Помимо упомянутого банковского законодательства и картины В. Маковского скандал вокруг Московского ссудного банка был увековечен в дневнике великого русского писателя Ф. М. Достоевского, отметившего в дни вынесения приговора осенью 1876 года:
«Приговор прав — и я преклоняюсь; он должен был быть произнесен хотя бы над одним только банком. Дело было такого характера, что осудить этот «попавшийся» несчастный московский ссудный банк — значило осудить и все наши банки, и всю биржу, и всех биржевиков, хотя бы те еще не попались, да ведь не все ли равно? Кто без того же самого греха, ну-тка, по совести?
Кто-то уж напечатал, что наказали их слабо. Оговорюсь, я не на Ландау указываю: этот виноват действительно в чем-то необыкновенном, а я и разбирать-то этого не хочу, но Данила Шумахер, приговоренный «за мошенничество», ей-богу, наказал ужасно. Взглянем в сердца свои: многие ли из нас не сделали бы того же самого? Вслух не надо признаваться, а так про себя бы только это подумать. Но да здравствует юстиция, мы их все-таки упекли! «Вот, дескать, вам за наше биржевое и развращенное время, вот вам за то, что мы все эгоисты, за то, что мы таких подлых материальных понятий о счастье в жизни и о ее наслаждениях, за наше сухое и предательское чувство самосохранения!» Нет, осудить хоть один банк полезно за наши собственные грехи...»

Источник

@темы: История

---

По следам братского кладбища на Соколе

[NADYN]

"Братское кладбище для воинов, павших в войну 1914 года и для сестёр милосердия Московских общин", было создано во время первой мировой войны. Решение о его создании приняли 22 октября 1914 на совещании Московской городской управы и Комиссии гласных по мероприятиям, вызванным войной 1914 по инициативе великой княгини Елизаветы Фёдоровны. Братское кладбище создавалось «для погребения участников войны 1914 года — офицерских и нижних чинов, принимавших непосредственное участие в действиях против неприятеля и участников военных и общественных санитарных организаций, погибших во время исполнения своего долга на театре военных действий». Особое кладбище учреждалось для погребения сестёр милосердия московских общин. Под создаваемое кладбище у Голубцовой был приобретён участок земли при селе Всехсвятском размером 11 десятин, а позже кладбище было расширено за счёт прирезки казённых и удельных земель. В итоге его площадь составляла около 20 десятин.
На строительство кладбищенской церкви Спаса Преображения в память братьев Катковых, погибших 6 августа 1914, пожертвовали средства их родители. Строил церковь Щусев. Увы, не смогла найти изображения.
На работы по устройству кладбища в 1915 Московская городская дума ассигновала 71520 руб. Открытие Братского кладбища, взятого Елизаветой Фёдоровной под своё официальное покровительство, состоялось 15 февраля 1915.
Братское кладбище разделялось на секторы: в центре хоронили погибших православных воинов, по бокам — деятелей общественных организаций и погибших чинов Московского гарнизона, далее находились иноверческий, еврейский и магометанский секторы. К основному кладбищу примыкало кладбище сестёр милосердия. Могилы без оград располагались ровными рядами. В дальнейшем предполагалось создать большой мемориальный комплекс.
К 1917 на Братском кладбище было захоронено около 18 тысяч солдат, офицеров, сестёр милосердия и врачей, а также общественных деятелей. Позже на Братском кладбище были похоронены москвичи, погибшие в феврале и октябре 1917. В середине 1920-х гг. Братское кладбище было закрыто. В 1930-х гг. на его территории велись работы по строительству метрополитена, разбит парк.
В конце 40-х гг., в связи с застройкой района Песчаных улиц, кладбище уничтожили. Церковь, построенную Щусевым, тоже.
После эпохи Перестройки о кладбище снова вспомнили. Вот что теперь мы можем наблюдать в память о нем:





Памятник сестрам милосердия:


На фотографиях не видно надписи, но звучит она следующим образом: "Студент Московского университета Сергей Александрович Шлихтер". Это единственная (могу ошибаться, но других не знаю) нетронутая могила братского кладбища, дошедшая до нас каким-то чудом.
Возможно, дело в имени отца "студента", ведь Александр Григорьевич Шлихтер был видным партийным деятелем и наркомом продовольствия.



Цветы возлагала не я. Просто "поймала" меня в кадр, когда я пыталась разобрать надпись.

Памятник был выполнен в 1922 году скульптором Меркуровым по просьбе отца погибшего юноши. Как он уцелел при разорении Братского кладбища? На сей счет ходят целые легенды... Согласно одной из народных версий, отец покойного Сергея встал перед бульдозером, заслонив собой могилу сына... По более примечательной версии, он вообще лег на надгробие. Но вполне возможно, что монумент уцелел благодаря Его Величеству Случаю. Памятник имеет внушительные размеры и весит чуть ли не 2 тонны. Не исключено, что в разгар работ по "реконструкции" кладбища с таким гранитным монолитом просто не захотели возиться, оставив на потом.
А уже в конце 50-х удалось получить от районных властей официальное "добро" на сохранение монумента.
Биография Сергея Шлихтера оказалась весьма примечательной. Он учился в университете и, невзирая на запреты родителей, добровольно отправился на фронт братом милосердия. Во время одного из сражений Сергей, будучи сам ранен, умудрился вынести из-под обстрела настигнутого пулей офицера. За свой подвиг полковой санитар получил Георгиевский крест (это был тогда почти исключительный случай среди фронтовых медиков). Впоследствии неутомимый экс-студент, вернувшись из госпиталя в действующую армию, служил в команде пеших разведчиков и однажды едва ли не в одиночку захватил неприятельский перевязочный пункт с сотней вражеских солдат! Последовало представление храбреца ко второму Георгию, но получить награду Сергей не успел. Он был смертельно ранен во время знаменитого Брусиловского прорыва летом 1916-го. Сейчас могила Сергея Шлихтера состоит под охраной государства как памятник истории.

Памятник авиаторам:


Памятный знак на месте часовни. Каюсь, но о часовне, которая стояла на кладбище, вообще ничего не знаю.


Крест в память о погибших:


Часовня Спаса Преображения.


Вот поискала в сети и задумалась, не воспроизводит ли она ту церковь (или часовню), которую строил Щусев?

А вот за такие вещи, честно говоря, хотелось бы руки оторвать. Не столько детям, сколько родителям, не сумевших объяснить собственным чадам, что некоторые вещи портить нельзя. Если в дестве не объяснить, потом поздно будет...



У меня в детстве не поднялась бы рука писать мелом на стене ЧАСОВНИ...

Что вот это такое, мы так и не поняли. А надписей нет.


Памятник "Павшим за свободу и независимость Родины":


Интересный подбор знаков на этом памятнике:




Есть в парке и памятный знак в честь погибших в Великой Отечественной Войне:


Ну и еще:

@темы: История, Путешествия, Фотографии, Улицы Москвы

---

Альфонс Леонович Шанявский и Московсий городской народный университет

[NADYN]

Альфонс Леонович Шанявский, представитель древней польской аристократии, родился 9 февраля 1837 года. В этой аристократической семье взрослые уделяли большое внимание воспитанию и обучению детей. Главой рода Шанявских в то время, по-видимому, был архиепископ Иосиф Шанявский. В молодости он принимал участие в освободительной борьбе, был активным участником восстания 1794 года. Но к старости стал ретроградом, начальником цензурного комитета, религиозным деятелем, преследовал свободомыслие. Для образования и воспитания мальчиков из рода Шанявских он организовал специальную "коллегию", куда и отдали юного Альфонса. Возможно опыт спартанской жизни в этой коллегии облегчил дальнейшую судьбу этого мальчика.
В 1846 году 9-летний Альфонс был отнят от семьи, вывезен в Россию и помещен в детский кадетский корпус в Туле. После окончания "курса малолетних" Шанявского перевели в Орловский кадетский корпус, а затем в Константиновское военное училище в Петербурге. Альфонс отлично учился. Константиновское училище он окончил первым по успехам в учебе, его имя было занесено на мраморную доску. Из училища Шанявский, как тогда говорили, "вышел в гвардию" в привилегированный Егерский полк. Вскоре он поступил в Академию Генерального штаба, которую окончил в 1861 тоже первым, и также его имя было занесено на мраморную доску.
По окончании Академии он был принят на службу в Генеральный штаб и вскоре произведен в генералы. Отличная учёба, быстрая карьера. Альфонса Шанявского заметил и приветил новый военный министр генерал-фельдмаршал Милютин, который и поручил ему заниматься рекрутским набором. Но вскоре стало ясно, что молодому генералу в сыром Петербурге не жить: туберкулёз, в открытой его форме. Нужно было срочно менять климат. И Шанявский уехал в Восточную Сибирь. Уехал по приглашению, как пишут его биографы, графа Николая Николаевича Муравьёва-Амурского, стремившегося заменить старых сибирских администраторов на талантливую молодёжь.
Однако если Шанявский и был приглашён Муравьёвым, то служить под началом известного генерал-губернатора ему не пришлось: граф Муравьёв-Амурский навсегда покинул Сибирь и вернулся в Санкт-Петербург в 1861 году, когда Альфонс Леонович ещё учился в Академии. Новым генерал-губернатором в это время становится молодой генерал М. Корсаков, и Шанявский, получив должность адъютанта военного округа, оказывается в подчинении помощника генерал-губернатора, другого молодого генерала, поляка Б. Кукеля, известного своими либеральными взглядами. В этой же команде оказалось много таких, чьи имена вошли в историю Сибири. В частности, будущий теоретик анархизма, революционер и учёный-географ Пётр Кропоткин, будущий революционер и учёный-этнограф Николай Ядринский, пол¬ковник К. Н. Педашенко, ставший позднее губернатором Забайкалья.
В 1872 году Альфонс Леонович Шанявский женился на Лидии Алексеевне, дочери начальника Нерчинских заводов Алексея Федоровича и сибирской золотопромышленницы Апполинарии Ивановны Родственных.

Мы не знаем, когда и где произошла первая их встреча, когда состоялось знакомство. Скорее всего, где-то в Иркутске или Чите, где проходил службу Шанявский. Но может, уже в Санкт-Петербурге, куда он вернулся из Сибири спустя десять лет. Есть мнение, что их познакомил Милютин, который помог Лидии Родственной в организации в Петербурге Женских медицинских курсов.
Но радоваться столичной жизни молодым пришлось недолго: в сыром её климате болезнь вновь обострилась, и через три года, оставив службу, 38-летний генерал-майор Шанявский был вынужден уехать не то в Сибирь, как пишут одни его биографы, не то сразу за границу, на лечение, как утверждают другие.
К этому времени на реке Зее, притоке Амура, уже вовсю работали отряды по поиску золота, снаряжённые сибирскими золотопромышленниками - Апполинарией Ивановной Родственной, потомственным почётным гражданином Василием Никитичем Сабашниковым и купцом Иннокентием Колесниковым. В 1874 году они подали заявки на разработку 22 приисков по правым притокам Зеи, и в конце следующего года три их заявки были утверждены.
Через два года компаньоны объявили о создании новой золотопромышленной компании, названной ими Зейской. Сначала эту компанию возглавил, став компаньоном-распорядителем, Василий. Сабашников, наиболее опытный из всех её пайщиков.
В том же 1877 году те же компаньоны и на тех же условиях создали вторую компанию, Верхнезейскую. А два года спустя, когда шла работа по организации ещё одной золотопромышленной компании,. Сабашников умер от инсульта. Компаньоном-распорядителем уже действующих и всех последующих компаний стал вернувшийся из-за границы Шанявский.
И уже Шанявский регистрировал теперь всё новые и новые компании, которые потом в исторических исследованиях фигурируют то под общим названием Зейской, то их называют компаниями Сабашниковых – Шанявских, то каждую по отдельности.
Первой из золотопромышленных компаний, созданных Шанявским, была Моготская.
Шанявский с энтузиазмом взялся за новое для себя дело. Вслед за Моготской появилась Джалонская компания (1883) за ней – Иликанская (1886), затем Соединённая…
Добыча золота принесла Шанявским немалые доходы, значительную часть которых Альфонс Леонович и Лидия Алексеевна жертвовали на просвещение. Жили они в Москве, а в 1882 году Шанявского приняли в состав московского дворянства.
В 1882 году Высшие женские врачебные курсы, за открытие которых боролась Лидия Алексеевна, были закрыты. Около 12 лет супруги Шанявские добивались их открытия. Более ста раз они обращались в разные инстанции. Лишь в 1894, при восшествии на престол Николая II, был открыт Женский медицинский институт, но при условии финансового обеспечения за счет частных средств. Шанявские пожертвовали на это 300 тыс. рублей своих и еще 200 тыс. по завещанию покойного члена своей же золотопромышленной компании П.В.Берга.
Заботились супруги и о просвещении Сибири. На их средства (30 тыс.) была построена гимназия в Благовещенске. Они приобрели 1000 десятин и выделили 1000 рублей на устройство сельскохозяйственной школы в Чите.
От добычи золота на Зее Шанявский отказался в 1903 году, продав все свои прииски.
А через два года болезнь Альфонса Леоновича обострилась настолько, что ни для кого не оставалось сомнений, что жить ему осталось недолго. Уже давно на фоне туберкулёза у Шанявского развилась аневризма аорты, и пульсация аорты привела к прободению грудной клетки. Даже кашель или резкое движение могли стать причиной разрыва главной артерии. И жена окружила больного таким вниманием и уходом, какой только был возможен в сложившийся ситуации.
Сознавая, что осталось жить совсем немного, Шанявский решил должным образом распорядиться своим состоянием. Его мечтой была организация вольного, независимого от властей университета, в который мог поступить каждый, невзирая на национальность, религиозные убеждения или уровень образования. После консультации со специалистами в вопросах образования, он решает пожертвовать большие средства на будущий университет в Москве.
15 сентября будет направлено в Московскую городскую думу заявление Альфонса Леоновича Шанявского, где он просит принять в дар купленный им в 1887 году дом на Арбате для устройства и содержания в нём или из доходов с него Народного университета: : "...В нынешние тяжелые дни нашей общественной жизни, признавая, что одним из скорейших способов ея обновления и оздоровления должно служить широкое распространение просвещения и привлечение симпатии народа к науке и знанию этих источников добра и силы, я желал бы, по-возможности, оказать содействие скорейшему возникновению учреждения, удовлетворяющего потребности высшего образования. Поэтому я прошу Московское городское общественное управление принять от меня, для почина, в дар городу Москве подробно описанное ниже недвижимое имущество, дом с землею для устройства в нем или из доходов с него народного университета..."
25 октября Дума решает «Принять с благодарностью» пожертвование, и на следующий день Альфонс Леонович составляет завещание, по которому всё своё имущество завещает Лидии Алексеевне с тем, чтобы после её смерти оно перешло университету.
Утром 7 ноября 1905 г. пришедший на квартиру Шанявских нотариус заверяет дарственную, а вечером Альфонс Леонович умирает от разрыва аорты.
Однако постановление Городской думы не означало открытия университета. Последовали три года напряженной, нервной борьбы, чтобы началась реализация завещания. Главным лицом в этой борьбе была Лидия Алексеевна. Ей потребовалась не только огромная энергия, но и большой такт и светская дипломатия. Выдающиеся представители российской интеллигенции стремились помочь ей в этом.
Согласно воле Альфонса Леоновича Шанявского, университет должен был открыться ровно через три года после подписания завещания, то есть не позже 3 октября 1908 г., в противном случае все средства должны пойти для Петербургского женского института. Казалось бы, срок вполне достаточный, но российская бюрократия противилась, как могла: министерство народного образования желало взять под свой контроль новый университет, требовало его подотчетности, права ревизии учебных курсов и состава преподавателей. Дело решалось даже в Государственной думе и, в конце концов закончилось благополучно: открытие университета состоялось ровно за один день до "рокового" срока - профессор Фортунатов прочел первую лекцию 2 октября 1908 г.
В Университет принимались лица обоего пола, всех сословий и вероисповеданий с 16 лет, без предъявления каких-либо дипломов. Было два отделения: научно-популярное, дающее общее среднее образование, и академическое, дающее высшее образование по естественно-историческим и общественно-философским наукам. Кроме того, при Университете были курсы дошкольного воспитания, библиотечной работы, внешкольного образования, кооперации.
В первом семестре 1908 года было 400 слушателей. В 1912 - 3600 студентов. В 1915/16 учебном году на академическом отделении лекции читали по 53 предметам: математике, механике, физике, астрономии, неорганической, органической и аналитической химии, кристаллографии, минералогии, геологии, палеонтологии, ботанике, анатомии и физиологии растений, зоологии, физиологии животных, политэкономии, статистике, экономической политике, коммерции, финансам, социологии, общей теории права, истории политических учений, истории русского права, государственному, гражданскому, крестьянскому, уголовному, торговому, административному праву, десять разных курсов по истории, славянской литературе и т.п., английскому, французкому, немецкому языкам.
В качестве профессоров и преподавателей в Университет приглашали на три года лучших специалистов в данном предмете. По истечении этого срока вопрос о продолжении работы преподавателя решался заново.
Занятия в 1908 г. начались в различных помещениях. В сезон 1909/10 г. для занятий был приспособлен бывший Голицинский дворец на Волхонке. Лекции по химии читали в Политехническом музее. Физическая лаборатория была организована в Мертвом переулке. Научно-популярное отделение разместилось в Городском училище на Миусской площади.
В 11 часов утра 21 июля 1911 года на Миусской площади была торжественная закладка собственного здания Университета им. Шанявского.



Сделалось это возможным, в частности, благодаря исключительно щедрому дару - 225 тысячам рублей, - поступившему в 1910 г. с условием, что он идет на строительство университетского здания, обязательно с химической лабораторией при нем, и с тем, чтобы постройка началась весной 1911 г. Дар этот передало Думе "неизвестное лицо", но многие знали, что им была жена Шанявского Лидия Алексеевна, предпочитавшая не афишировать своих благодеяний. Земляные работы на участке, отведенном Думой, где раньше находился склад для камня, действительно начались весной 1911 г., в июне того же года московский градоначальник утвердил проектные чертежи, а 24 июля состоялась закладка здания. Авторами проекта были профессор А. А. Эйхенвальд - он составлял планы здания, проектировал аудитории, научные лаборатории, учебные кабинеты, и архитектор Илларион Александрович Иванов-Шиц - фасад, вестибюль, главную лестницу и фойе.
В октябре 1912 г. занятия начались уже в новом здании. Центральным ядром университета было академическое отделение, на котором слушатели получали основные знания по избранной специальности, а также особые курсы, отвечавшие запросам дня. Кроме того, существовал так называемый "маленький Шанявский", как прозвали подготовительное отделение университета.
Московский университет Шанявского был известен всей стране. Преподавать в нем считали за честь виднейшие ученые, а на студенческих вечерах в его аудиториях выступали известнейшие артисты. "Шанявцы" - так называли себя студенты и выпускники университета - устроили при нем библиотеку, столовую, бюро трудоустройства, общество взаимопомощи, театральное бюро.
Университет Шанявского скоро занял очень заметное место в Москве и в России. Лекции в нем слушали многие выдающиеся уже тогда или в последствии люди (например, Есенин, Анастасия Цветаева, Выгодский, Чаянов и пр.). А среди лекторов были Е.Н.Трубецкой, А.Ф.Кони, Ю.В.Готье, П.П.Блонский и, естественно, члены Попечительского Совета А.Н.Реформатский, М.М.Ковалевский и другие.
В 1911 году в Московском университете произошли студенческие волнения. В соответствии со своим уставом, Университет пользовался автономией. Среди прочего, это означало невозможность без разрешения ректора находиться на территории Университета жандармам и полицейским. Автономия была нарушена, помещения Московского университета были заняты жандармами и казаками. На протест ректора А.А.Мануйлова министр Кассо ответил грубостью. Ректор подал в отставку. С ним вместе подали в отставку проректор М.А.Мензбир и все "основные" профессора и доценты. И Университет Шанявского приютил этих ушедших в отставку ученых.
Университет Шанявского, имевший такие благородные просветительские традиции, работал, жил полной жизнью и приносил пользу России, но большевики его закрыли в 1919 году. В его здании поселился новый хозяин - Коммунистический университет имени Свердлова. Этому пропагандистскому центру руководители большевиков придавали большое значение: многие из них преподавали в нем, а некоторые, в том числе Сталин, Бухарин, Троцкий, выступали перед слушателями. В 1932 г. университет стал называться сельскохозяйственным, потом школой пропагандистов, а с 1939 г. тут поселилась ВПШ, то есть высшая партийная школа, прямой наследник так называемых "ленинских школ" и "коммунистических университетов", подготавливавший партработников для всего мира.



Современный вид здания на Миусской

Естественно, что со временем этим пропагандистским учреждениям здесь стало тесно: участок радом, слева от основного здания, заняли новые просторные помещения, выстроенные в 1934 г., а после войны по 3-й Тверской-Ямской (переименованную сначала в улицу Готвальда, а потом в улицу Чаянова) построили помпезное здание по проекту К. С. Алабяна и В. Я. Брыкина.
Сейчас весь комплекс зданий принадлежит Российскому Государственному Гуманитарному Университету (РГГУ).
Альфонса Леоновича Шанявского похоронили на кладбище Ново-Алексеевского монастыря. Там же в 1921 году в одной могиле с мужем похоронили и Лидию Алексеевну. Известно, что в последние годы жизни она очень сильно нуждалась и практически голодала.
В 1930 г. кладбище было уничтожено вместе с монастырём.
А Альфонс Леонович Шанявский, генерал, вошёл в историю не военными подвигами. И не как золотопромышленник - людям запомнился Народный университет имени Шанявского.

По материалам сайтов:
http://www.istina.religare.ru/article292.html
http://www.bullion.ru/library/shanjavski.htm
http://www.znanie-sila.ru/projects/issue_94.html

И книги С. К. Романюка «По землям московских сел и слобод»

@темы: История, Persona grata

---

Коломенское. Церковь Вознесения Господня

[NADYN]

Гениальная церковь Вознесения в селе Коломенском – один из немногих сохранившихся памятников эпохи Ивана Грозного в Москве. А в градостроительной модели средневекового «Третьего Рима» Коломенское было символом той самой Елеонской горы, на которой совершилось Вознесение Господне.

«За государем»

По преданию, история села Коломенского началась в 1237 году, еще во времена нашествия Батыя. Легенда гласит, что тогда жители городка Коломны бежали от страшного хана из своего разоренного города поближе к Москве и будто бы даже хотели укрыться в стенах Кремля, но он уже был занят москвичами. И тогда беженцы устроили на южной окраине первопрестольной, на высоком берегу Москвы-реки, поселение Коломнинское, названное в память их разрушенного города. Потом оно стало называться просто Коломенское.
Действительно, название села Коломенского произошло от имени города Коломны. А вот происхождение имени самого города как легенды, так и многочисленные версии ученых объясняют иначе. Наиболее вероятно, что это гидроним от реки Коломенки. Или же оно произошло от слова «каменоломня», где добывали тогда строительный камень. Или от слова «колодня», означавшего темницу, где томились в колодках заключенные. Или даже от знатной итальянской фамилии Колонна: якобы ее представитель – Карл Колонна, спасаясь от преследований Римского папы, выпросил у русского государя землю, основал на ней целый город и назвал его своим именем. Обычно же считается, что в основе имени Коломны лежит угро-финское слово «колм», означавшее могильник или кладбище, либо славянское слово «коломень», то есть «соседство», «окрестности» («около»), что вполне подходило и для подмосковной Коломны, и для Коломенского.

Впервые село Коломенское упоминается в 1339 году в духовной грамоте (завещании) князя Ивана Калиты, которую он составил перед очередной поездкой в Орду (никто не знал тогда, с чем князь вернется обратно и вернется ли). В то время Коломенское уже числилось «за государем», то есть значилось вотчинным родовым владением московских князей. Это было поистине райское местечко с заливными лугами и живописными окрестностями, где и расположилась на несколько столетий великокняжеская, а потом и царская летняя резиденция. В том же XIV веке был выстроен первый деревянный княжеский дворец с фасадом, обращенным к Москве-реке.
Князь Димитрий Донской останавливался в Коломенском на отдых с войском, возвращаясь с Куликовской битвы: здесь ликующие москвичи встречали его с почетом, хлебом-солью, «медами и соболями». По легенде, он же тогда и основал здесь благодарственную деревянную церковь во имя святого Георгия Победоносца –покровителя княжеского рода и русского воинства, подле которой захоронили умерших на возвратном пути воинов, раненных на Куликовом поле. По другой версии, эту церковь заложили в честь радостной встречи князя-победителя.
Само же село Коломенское тогда было еще незначительным. Особо полюбил это место Иван III и устроил в нем постоянную резиденцию. И только со времени правления Василия III, любившего здесь «живать» и сыгравшего исключительную роль в судьбе Коломенского, село переживает начало своего расцвета. Августейшие жильцы Коломенского и стали заказчиками его церквей. Особенность Коломенского в том, что его памятники нельзя рассматривать в отдельности. Только все вместе они образуют исторический феномен Коломенского, хранящего много загадок и тайн, запечатлевшего самые судьбоносные и драматические события русской истории.

«И вся красота поднебесная»

Считается, что после деревянного Георгиевского храма здесь появилась и первая каменная церковь – в честь Усекновения главы Иоанна Предтечи, что в Дьякове, – на высоком холме, отделенном от остального Коломенского глубоким оврагом. (Интересно, что на этом месте в XIX столетии была обнаружена древнейшая на территории Москвы Дьяковская археологическая культура – первобытное поселение времен каменного века.)



Восхитительная Предтеченская церковь, относящаяся к XVI веку и почитаемая архитектурной предшественницей храма Покрова на Рву, что на Красной площади, хранит в себе множество загадок. По традиционному мнению, она была основана Василием III в 1529 году как моленный и обетный храм о рождении наследника, которого великий князь ожидал более 20 лет и ради которого решился на беспримерный в то время шаг – официальный развод с первой женой, Соломонией Сабуровой. Ее насильно постригли в московском Рождественском монастыре, и она, по легенде, прокляла за это и бывшего супруга, и его новый брак, и все его потомство. Но и во втором браке Василия III с Еленой Глинской детей не было несколько лет. Зимой 1528/1529 года состоялась поездка великокняжеской четы по монастырям с молением о даровании наследника, но супруги не получали просимого, пока не обратились в молитвах к преподобному Пафнутию Боровскому.
Моленные храмы святому Иоанну Предтече великий князь Василий III стал строить задолго до рождения у него сына. Их посвящение было связано с тезоименитством Ивана Калиты – родоначальника московских великих князей: так Василий III молился о даровании наследника, которого обещал наречь Иоанном в честь его великого предка. После рождения в 1530 году сына, действительно нареченного Иоанном, храмы святого Иоанна Предтечи строились уже в честь его именин.
Традиционно считается, что в 1529 году Василий III в ознаменование молитвы о сыне построил многопрестольный Предтеченский храм в Коломенском. Главный престол посвящен Иоанну Крестителю, что символизировало желание государя иметь наследника, тезоименитого Ивану Калите. Моление о зачатии выразилось в посвящении одного из приделов праведной Анне – матери Пресвятой Богородицы. Другой придел посвящен апостолу Фоме, сначала не поверившему в Воскресение Христа, что символизировало осознание государем, не имевшего потомства, греховности неверия и сомнений. Посвящение еще одного придела митрополиту Петру, покровителю рода Калиты, знаменовало молитву о ниспослании чуда. Следующий престол был освящен в честь равноапостольных Константина Великого и его матери Елены, что символизировало молитву к небесной покровительнице Елены Глинской.
25 августа 1530 года (ст. ст.), в канун памяти Усекновения главы святого Иоанна Крестителя, родился долгожданный наследник, будущий первый русский царь Иван Грозный. В честь рождения сына Василий III повелел в следующем, 1531-м, году выстроить в Москве несколько Предтеченских храмов, в том числе и знаменитый Иоанновский монастырь на Кулишках. Главным же из этих благодарственных церквей стал храм Вознесения в Коломенском, освященный в 1532 году.
Однако загадки Предтеченского храма на этом только начинаются. Это несомненно памятная церковь, то есть возведенная в ознаменование какого-то события, но какого – теперь историки сомневаются в однозначном ответе. Современные версии ученых делятся на вышеизложенную раннюю – храм был построен как моление Василия III о рождении наследника, и позднюю – храм был построен самим Иоанном Грозным, возлюбившим Коломенское не менее своего отца, и посвящен его небесному покровителю. Он мог появиться в память венчания Иоанна Васильевича на престол в 1547 году, хотя в честь этого события в Москве была выстроена Петроверигская церковь на Маросейке, (венчание состоялось в праздник Поклонения веригам апостола Петра), от которой ныне осталось лишь название Петроверигского переулка. В числе других поводов к возведению Предтеченского храма в Коломенском называют и взятие Казани в 1552 году, и моление о даровании наследника – царевича Иоанна Иоанновича, и благодарение за его рождение, и даже покаяние за его убийство. Еще одно древнее предание гласит, будто Предтеченский храм выстроили те же зодчие Барма и Постник, которые возвели собор Покрова на Рву, что не только опровергает знаменитую легенду об ослеплении мастеров, но и придает ей иное звучание: на вопрос царя, могут ли они выстроить храм лучше, они ответили, что могут – и выстроили новое чудо в Коломенском. (Если только Предтеченский храм действительно был возведен в 1550-х годах.)
Но все же большинство ученых склоняется к традиционной версии о временном приоритете Предтеченской церкви над Вознесенской и о том, что она стала предшественницей Покровского собора, своего рода архитектурным экспериментом, где впервые вокруг центрального храма были объединены несколько придельных церквей. Если же правы сторонники поздней версии, то Предтеченская церковь была домовым храмом семьи Иоанна Грозного, рождение которого столь благодарно ознаменовали храмом Вознесения в Коломенском.



Василий III на гравюре западноевропейского мастера XVI века

Такие же споры ведутся и о причине возведения Вознесенской церкви. Иные считают, что именно она могла быть возведена Василием III не как благодарственный, а как обетный храм (если Предтеченский храм был построен позднее). Другие даже полагают, что Вознесенский храм и вовсе не имел отношения к рождению наследника, а был построен Василием III в благодарность за победу над крымским царевичем Ислам-Гиреем, одержанную в 1528 году. Большинство же склоняется к общепринятой версии, что Вознесенский храм – благодарственный, воздвигнутый после рождения будущего царя, которое сопровождалось знамениями, сильно испугавшими москвичей – грозой с молниями и даже землетрясением.
Вторая линия споров – имя архитектора Вознесенского храма. Одни называют его «неизвестным», но, несомненно, русским мастером. Другие – и их большинство – считают его архитектором итальянского зодчего Петрока Малого, что построил в те же 1530-е годы крепостную стену Китай-города в Москве и дворец Василия III в Коломенском. А раньше коломенский храм Вознесения ошибочно приписывали Алевизу Новому, построившему Архангельский собор в Кремле. Архитектурные элементы и техника Вознесенского храма указывают на знакомство его автора с итальянской архитектурой. Ведь в то время еще продолжались «великие стройки» итальянцев в Москве, где их прозвали «Фрязиными»: не привыкнув к русским морозам, они жаловались на своем языке: «Фре! фре!» – «холодно». Петроку Малому, несмотря на его шедевры, не повезло в России. От «великого мятежа и безгосударствия», начавшегося после смерти Елены Глинской в 1538 году, он бежал в Ливонию, его отправили в Дерпт на суд местного епископа, который решил выдать беглеца московскому князю. Какая судьба его постигла в дальнейшем – неизвестно. Ведь он знал многие тайны московских крепостей, которые русские государи разглашать не хотели.
Для понимания символико-архитектурного феномена Вознесенской церкви Коломенского следует обратиться к канонам градостроительной модели средневековой Москвы, осмыслявшей себя «Третьим Римом», и единственной наследницей Византии, и богоизбранной державой, призванной сохранить Православную Церковь, и центром мирового Православия. Средневековая Москва воспроизводила в своем градостроительстве символы главных христианских цивилизаций – Иерусалима, Константинополя, Рима, преемницей которых ощущала себя, и образ Града Божия из Откровения Иоанна Богослова. Москва осмысленно устраивалась как архитектурно-градостроительная икона Града Божия – Небесного Иерусалима – и уподоблялась во образ Святой Земли, связанной с земной жизнью Господа Иисуса Христа.
В этой градостроительной модели «Третьего Рима» великокняжескому Коломенскому отводилась особая роль – символизировать иерусалимскую Елеонскую гору, на которой совершилось Вознесение Господне. Крупнейший православный исследователь средневековой Москвы М. П. Кудрявцев отмечал, что в Москве, в отличие от Иерусалима, эта градостроительная ось развивалась не на Восток, а на юг – от Кремля в Коломенское через Замоскворечье, которое в свою очередь было образом Гефсиманского сада. И сама архитектура белоснежного, стройного, граненого, как кристалл, коломенского храма, взмывающего в небо на высоком берегу Москвы-реки, символизировала Вознесение Господне.
В соответствии с русской эсхатологической идеей коломенский храм Вознесения был и символом Второго пришествия Христа, которое ожидается там же, на Елеонской горе, где совершилось и Его Вознесение. Москва, устраивавшая себя «Третьим Римом», словно уготавливала пути Господу. Так и получилось, что в Коломенском – символической Елеонской горе Москвы – был построен именно Вознесенский храм, как и в Иерусалиме. Есть версия, что храм в Коломенском отстоит от Кремля на том же расстоянии «дневного пути», как Елеонская гора отстоит от Иерусалима. В средневековые времена ожидание скорого конца света было естественным, и его могли ожидать именно в «Третьем Риме» как последнем и единственном оплоте мирового Православия после того как Россия осуществит свою мессианскую идею. По московской легенде, Господу даже уготовили символическое место в восточной части Вознесенского храма.
Более того, до окончательного сооружения Ивана Великого при Борисе Годунове, именно Вознесенский храм в Коломенском был самым высоким сооружением Москвы: его высота составляла более 60 метров.




Устроение столь символического храма в великокняжеском Коломенском подчеркивало роль московских государей и всего государства Российского как оплота и защиты Православной Церкви согласно идеологии «Третьего Рима». Огромная высота храма обусловила и свободу внутреннего пространства, которое создавало ощущение свободного вознесения и взоров и душ, устремленных к небу.
«Бе же церковь та велми чюдна высотою и красотою и светлостию, такова не бывала прежде сего на Руси», – писал о ней древний летописец. Предназначению Вознесенского храма символизировать богоизбранность России и русскую идею соответствовала новая гениальная архитектура храма, подобно стреле рвущегося к небесам: шатер, положенный в основание храма вместо традиционных крестово-купольных храмов, пришедших к нам из Византии. Это был первый на Руси каменный шатровый храм. В нем выражалась, во-первых, самобытность России как самостоятельной православной цивилизации и, во-вторых, сама символическая идея шатра. Если в крестово-купольных церквях в основе планировке лежит православный крест, внутренние столбы означают опору (столпы) Церкви (оттого на них писали образы святых), а традиционное пятиглавие символизирует Господа Иисуса Христа в окружении четырех апостолов-евангелистов, то в шатровом храме смысл раскрывается иначе. Шатровая сень издревле, еще с ветхозаветных времен, символизировала святость места, над которым она возводилась. В христианской традиции шатровая сень как образ Божественной благодати возводилась над священным местом, символизируя его богохранимость и нисходящую на него благодать Божию. В шатровом церковном зодчестве сень возводилась как над храмом – домом Божиим и его алтарем, так и над молящимися в нем, а в коломенском Вознесенском храме – еще и над членами великокняжеской семьи, и особенно над рожденным по горячим молитвам наследником.
Главное же, шатровый храм в Коломенском был связан с посвящением этого подмосковного храма Господу и Его Вознесению и Его благостной сени, которую Он простер над Россией и Москвой, осмыслявшей себя «Третьим Римом» и «Новым Иерусалимом». Так в русской архитектуре была символически интерпретирована и сень в храме Гроба Господня в Иерусалиме – главном христианском храме вселенной. Одноглавие шатрового храма символизирует Христа как Главу Церкви, а столпообразный шатровый храм словно сам становился столпом Церкви и веры. Шатер храма Вознесения, самобытного и свободного, и вправду возносится в небо, к вечности, вознося души молящихся к Богу.
Одни находят в шатровом храм негативную черту разрыва с традицией и даже «устремление ввысь одинокой, гордой души». Другие, наоборот, видят в нем русскую молитву в камне – новое осмысление вполне традиционных идей без всякого разрыва с ними. Иногда Вознесенский храм сравнивают с мощным деревом, вросшим в землю крепкими корнями, символизирующим райское «древо жизни» и древо великокняжеского рода. Ведь именно великокняжеский заказ породил новую архитектурную форму храма-шатра, с которой потом как с неканоническим явлением боролся патриарх Никон. И если церковь Вознесения в Коломенском была первой из русских каменных шатровых церквей, то сохранилась в Москве и последняя, выстроенная в шатровом стиле до указа патриарха Никона в 1648 году – это храм Рождества Богородицы в Путинках на Малой Дмитровке. Никон, запретив шатровые церкви, повелел вернуться к византийскому крестово-купольному храму и продемонстрировал требуемый образец в соборе 12 Апостолов в Кремле, выстроенном в его патриаршей резиденции. А шатры с тех пор долго возводились только над колокольнями, и лишь с конца XVII века началась новая эра в истории московских шатровых храмов – нарышкинское барокко.
Спорят исследователи и об источниках шатровой архитектуры Вознесенского храма. Одни безоговорочно считают шатер сугубо национальным стилем, родившемся из деревянного русского зодчества, но кто-то усматривает в нем и итальянские, и полоцкие, и даже татарские истоки. Интересно и такое объяснение: по мере увеличения московского населения требовались храмы, которые могли бы вместить больше народу, а внутренние столбы мешали тому, поэтому зодчие старались обойтись без них, возводя первые бесстолпные храмы, где кровля опирается прямо на стены, как, например, церковь святого Трифона в Напрудном.
Вознесенская церковь, которая стала домовой летней церковью великих князей, предназначалась только для членов августейшей семьи (оттого ее внутренние размеры относительно малы) и соединялась крытым переходом с дворцом. Имела она и важное оборонное значение – сторожевой башни, с которой дозорные принимали из Подмосковья «телеграфные» огненные сигналы об опасности. С помощью факелов или зажженной бересты их передавали дальше – в Симонов монастырь и на колокольню Ивана Великого. Ведь именно с юга тогда грозила наибольшая опасность рубежам Москвы – татарские набеги.
В том же XVI веке появилась отдельная колокольня, ставшая звонницей Вознесенского храма.




В ее нижнем ярусе освятили престол во имя святого Георгия Победоносца. По легенде, она построена на месте той деревянной Георгиевской церкви, которую воздвиг еще Димитрий Донской. Есть версия, что возведение этой колокольни началось также при Василии III в честь рождения и тезоименитства его второго сына – Юрия (в крещении Георгия), родившегося в октябре 1533 года. Стройная, стремительная, высокая колокольня словно вторила своей архитектурой Вознесенскому храму.
Освящал поистине чудесный Вознесенский храм епископ Коломенский Вассиан (Топорков), племянник преподобного Иосифа Волоцкого особо близкий ко двору великого князя, который исповедовал и соборовал Василия III на смертном одре и к которому потом Иван Грозный обращался за советом, как управлять государством. После освящения Василий III щедро одарил храм драгоценными сосудами и иконами в богатых ризах, и устроил пир в Коломенском, продолжавшийся три дня. Но уже недалеко было время кончины великого князя. После его смерти в декабре 1533 года Коломенское осталось дожидаться нового хозяина – самого Иоанна Грозного.
Грозный любил Коломенское. По преданию, он построил здесь огромный «увеселительный» дворец и подолгу наслаждался прекрасным видом с галереи Вознесенского храма. Здесь, в Коломенском, он собирал полки перед походом на Казань, здесь ему сообщили о взятии Астрахани, здесь он любил охотиться. Долго ходили легенды о кладах с несметными сокровищами, которые грозный царь якобы вывез из покоренного Новгорода и спрятал их в подземельях под Вознесенской церковью. А главное, возможно именно в Коломенском хранилась его легендарная библиотека. Существовало предание, будто бы Иоанн Грозный наложил проклятие: кто приблизится к его «либерии», тот ослепнет.

Чудеса Коломенские

Начало «бунташного века» было для Коломенского столь же трудным, как и для всей России. Летом 1605 года здесь стояли войска Лжедмитрия I. Всего лишь через год он был убит восставшими москвичами. Самозванца сначала похоронили на Убогих домах при Покровской заставе (ныне улица Таганская), но потом вырыли его тело и сожгли в селе Котлы, что находилось в версте от Коломенского. А в 1606 году здесь расположился лагерем мятежник Иван Болотников, который на волне смуты вел в Москву очередного самозванца, «царевича Петра», якобы сына царя Феодора Иоанновича. Из Коломенского он отправился походом на Москву, но правительственные войска дали бой у самых стен столицы и отбросили Болотникова обратно в Коломенское, где он потерпел осаду «огненными ядрами» и ушел в Калугу.
После своего воцарения Михаил Федорович Романов сразу же повелел устроить в Коломенском новую дворцовую церковь в честь Казанской иконы Богоматери, спасшей Русь от смуты.
Построили ее только при царе Алексее Михайловиче, в 1653 году, и приурочили освящение к памятной дате: под крестом храма было начертано, что он возведен в честь 100-летия взятия Казани.




Именно при «Тишайшем» государе Коломенское переживает свой расцвет: здесь возводится знаменитый деревянный дворец, сказочный терем, названный восьмым чудом света еще Симеоном Полоцким, писавшим: «Красоту его можно есть равняти / Соломоновой прекрасной полате».
Иногда его даже сравнивают с Кносским дворцом на острове Крит. В нем было 270 комнат и три тысячи слюдяных окон, росписью хором заведовал сам Симон Ушаков, а у ворот стояли деревянные львы, покрытые шкурами, вращавшие глазами и грозно рычащие при помощи искусного внутреннего механизма. Еще два таких льва стояли по бокам от царского трона и раскатисто рыкали при приближении к нему послов. Дворец соединялся крытым переходом с новоустроенным домовым Казанским храмом, в котором была своя иерархия молящихся: свита молилась в трапезной, а самые приближенные – в храме перед иконостасом. С ликвидацией дворца в XVIII веке Казанская церковь стала приходским храмом села Коломенского и служба под ее сводами прерывалась лишь в 1941–1942 годах.
Здесь же, в Коломенском, Алексей Михайлович расправился с участниками Медного бунта в июле 1662 года, когда многотысячная толпа москвичей двинулась сюда с требованием выдать бояр-изменников, затеявших губительную реформу, от которой обесценились деньги. Но восставших встретили подоспевшие стрелецкие полки. Здесь существовал и особый «челобитный столб», на который в строго отведенное время клали челобитные царю, хотя иные ученые полагают, что это был столб для солнечных часов, а челобитные клали царю на отдельный, специально для того поставленный стол. Но точно известно, что именно отсюда, из этой царской резиденции пошло выражение «Коломенская верста», как шутливо называют высокого, худого, долговязого человека. Дело в том, что когда проложили великолепную для тех времен царскую дорогу из Москвы в Коломенское, на ней поставили новые, огромные верстовые столбы высоты доселе невиданной, и они запомнились в народе.
Сама живописная панорама Коломенского, природная и рукотворная, была призвана впечатлять как иностранных послов, так и верноподданных, величественностью царской резиденции, символизировать мощь, славу и идею великих государей православного «Третьего Рима» – державы Российской.
По преданию, именно в Коломенском родился Петр I, оттого поэт А. И. Сумароков в стихах высокопарно называл Коломенское «Российским Вифлеемом»:

В тебе величие Российско воссияло;
Младенца, коего ты зрело в пеленах,
Европа видела на городских стенах,
И океан ему под область отдал воды,
Дрожали от него всея земли народы.

Однако таких «легендарных» мест, связанных с появлением на свет Петра Великого, в Москве существует несколько – это еще и Кремль, и Петровско-Разумовское, будто бы получившее свое имя из-за рождения в нем царевича Петра Алексеевича… Большинство историков придерживается мнения, что этот государь родился все же в Кремле, а в Коломенском провел свое детство. Сюда привезли его вместе с братом из бушующей Москвы во время стрелецкого бунта 1682 года, здесь под огромным тенистым дубом он учился грамоте у Никиты Зотова. Здесь же юный Петр жил после ссоры с царевной Софьей, проводил свои маневры, впервые плавал на суденышках по реке до Кремля и Николо-Угрешского монастыря даже в бурную погоду, собирал потешные полки. Он чтил традицию русских государей и, возвращаясь с победой после взятия Азова и Полтавской битвы, останавливался в Коломенском перед торжественным входом в Москву, как когда-то Димитрий Донской. В последний раз Петр навестил Коломенское во время коронации Екатерины I. А вот его дочь, будущая самодержица Елизавета Петровна, действительно появилась на свет в Коломенском. На всю жизнь она запомнила дивные фрукты из коломенских садов, так что частенько повелевала доставлять ей их в Петербург. Чтобы сохранить ягодки свежими, их обильно пересыпали зерном.
Императоры не сразу отказались от «дедовского» Коломенского. Екатерина II сначала очень полюбила это «царское село Москвы», даже приказала разобрать чудо-дворец Алексея Михайловича и построила новый Екатерининский дворец о четырех этажах, в котором написала свой знаменитый наказ для депутатов Уложенной комиссии.



Деревянный дворец в Коломенском. Гравюра Гильфердинга, 1780 г.

Здесь она жила с внуками Александром и Константином. По легенде, они однажды тайком устроили дуэль в глубоком овраге Коломенского. Будущий император Александр Павлович, как и его великий предок, тоже учился здесь грамоте, только под кедром – так, по традиции, летом на приволье учили царских детей. Потом Екатерине II прискучило, по ее выражению, «карабкаться на горы наподобие козы», и во время одной такой пешей прогулки в Коломенском государыня присмотрела себе соседнее владение Черная Грязь, принадлежавшее тогда князю Кантемиру. Екатерина купила Черную Грязь и переименовала ее в Царицыно. А ее дворец в Коломенском в 1812 году заняли французы и разорили его. Именитый архитектор Евграф Тюрин построил новый Александровский дворец, который упразднили за ветхостью в конце XIX века, и царская резиденция здесь больше не возобновлялась.
А еще славилось Коломенское своими чудесными родниками. Старинная легенда гласит, что будто бы по дну оврага в Коломенском Георгий Победоносец гнался на коне за змием. Копыта коня ударяли о землю и под ними чудесно открывались родники с чистой водой, исцеляющей и глазные, и почечные болезни и особенно бесплодие у женщин. Говорят, будто бы здесь исцелилась одна из жен Грозного… И с тех пор женщины молились в Коломенском о даровании потомства. Один такой родник рядом с Вознесенской церковью назван «Кадочкой»: в срубе над ним раньше стояла деревянная кадка, из которой целительную воду москвичи разбирали ведрами – и всем хватало.
Главный удар Коломенское испытало после переноса столицы в Петербург. Со временем изменилась жизнь Коломенского: сказывалось забвение императорами старой московской резиденции. Не миновал его и дух дореволюционного капитализма, когда великолепные фруктовые сады стали сдавать в аренду, землю готовили к нарезке для дачных участков, а территорию усадьбы отдали под народные гуляния и увеселительные медвежьи бои.
И лишь Вознесенская церковь оставалась местом паломничества, продолжая изумлять увидевших ее. Композитор Гектор Берлиоз вспоминал, что потрясение, испытанное от Вознесенской церкви, затмило впечатления от Миланского и Страсбургского соборов. «Ничто меня так не поразило в жизни, как памятник древнерусского зодчества в Коломенском… Тут предо мною предстала красота целого. Во мне все дрогнуло. Эта была таинственная тишина, гармония красоты законченных форм… Я видел стремление ввысь, и я долго стоял ошеломленным».
Что-то великое, чудесное, долгожданное должно было произойти под сводами этого храма. История действительно уготовила этой церкви высочайшую миссию, и чудо Божие осенило Коломенское. Здесь встретили грядущую революцию чудесным явлением Державной иконы Божией Матери, случившимся в тот страшный для России день 2/15 марта 1917 года, когда государь отрекся от престола. Первый духовный отпор черной године русской истории был дан именно здесь, в коломенской церкви Вознесения.
История явления хорошо известна: в феврале 1917 года, накануне трагических событий, крестьянка Евдокия Адрианова из соседнего с Коломенским села увидела два чудесных сна. В первом она стояла на горе и слышала голос, молвивший: «Село Коломенское, икона большая, черная, взять и сделать eе красную, затем помолиться и попросить ея».




Богобоязненная крестьянка оробела и стала просить разъяснить неведомое сновидение. Через несколько дней ей был второй сон: она увидела белую церковь, вошла и узрела восседавшую в ней Величественную Женщину, в Которой она сердцем узнала Пресвятую Богородицу, хотя и не видела Ее лика. Сопоставив два сна и причастившись, она отправилась в Коломенское и увидела ту самую белую церковь, что приснилась ей. Священник Вознесенской церкви отец Николай Лихачев, выслушав ее, отправился с ней на поиски образа, но нашли его только, когда решили спуститься в подклет и посмотреть хранившиеся там иконы. Когда обнаружили самую большую, почерневшую от пыли икону и осторожно промыли ее, открылся Державный образ Богоматери, знаменовавший, что власть в России перешла в руки Самой Царицы Небесной.
До правления большевиков-богоборцев оставалось несколько месяцев, известие о чудесном явлении иконы облетело Россию. Толпы богомольцев стекались в Коломенское на поклонение чудотворному образу, от которого начались первые исцеления, затем икону привезли в Марфо-Мариинскую обитель к святой Елисавете Феодоровне. Потом ее возили по другим церквям, и лишь по воскресным дням она оставалась в Коломенском.
Есть версия, что этот образ раньше принадлежал Вознесенскому женскому монастырю в Московском Кремле – Стародевичьему. Перед нашествием Наполеона все ценное из Кремля прятали, отправляли в эвакуацию, и Державную икону решили укрыть в Коломенском, где она Божиим Промыслом пробыла до самого 1917 года. После революции и закрытия Вознесенского храма икону передали в соседний Георгиевский храм, а после его закрытия – в запасники Государственного Исторического музея. Лишь 27 июля 1990 года Державная икона вернулась в Коломенское, в действовавший тогда Казанский храм. Тысячи людей под проливным дождем ожидали святыню в Коломенском… А когда икона прибыла – засияло солнце и в его лучах образ вернулся в храм. Предание связывало возвращение чудотворного образа с освобождением от воинствующего атеизма и спасением России от богоборчества. На следующий же год СССР окончил свое существование вместе с падением власти КПСС.
Радостной вехой в истории поистине богохранимого Коломенского стало назначение директором в организованный здесь музей Петра Дмитриевича Барановского, который и стал его настоящим создателем. В первые годы революции на территории Коломенского уже расположился колхоз «Огородный гигант». Все церкви, кроме Казанской, закрылись в 1920-х годах. Барановскому пришлось спасать не только Коломенское, но и старую Россию. Он ездил по стране и собирал ценнейшие памятники, уберегая их от гибели, забирал все самое ценное из церквей, предназначенных к сносу, а штат Коломенского музея тогда состоял из четырех человек, включая сторожа. Так здесь оказались спасенные памятники деревянной русской архитектуры XVII века: медоварня из села Преображенского, воротная башня из Николо-Карельского монастыря и даже домик Петра I из Архангельска. По воспоминаниям сотрудников музея, сам Барановский не раз поднимался по веревке на купол Вознесенской церкви, а однажды сорвался и упал на землю, но «отлежался».
Барановский противился и активным розыскам «либерии» Ивана Грозного. Эти поиски усилились после революции, и археологи-искатели имели на то правительственное разрешение. Таинственную библиотеку тогда искали повсюду, где она только могла предположительно быть, – и в Кремле, и в Александровой слободе, и подле храма Христа Спасителя, и в Коломенском… Здесь раскопки велись под Вознесенской и Предтеченской церквями: эти подземелья объявлялись районом поиска потому, что, дескать, только глубоко под землей библиотеку могли надежно спрятать от пожаров. Барановский, отличавшийся твердым и резким характером, в свою очередь обращался к властям с требованием запретить розыски правительственным же решением, ибо требуемые земляные работы угрожали ценнейшим памятникам архитектуры и сами по себе были безуспешными.
Ныне Вознесенская церковь находится в совместном владении Коломенского музея и патриаршего подворья, основанного здесь в 1994 году. Через два года после создания подворья Вознесенский храм был включен в Список всемирного наследия ЮНЕСКО.



Источник

@темы: История, Архитектура Москвы

---

Церковь Варвары на Варварке

[NADYN]

Московская церковь св. великомученицы Варвары находится близ Кремля на одноименной улице Китай-города, Варварке. Храм построил в 1514 году сам итальянский архитектор Алевиз Фрязин, построивший кремлевский Архангельский собор. В церкви хранился чудотворный образ св. Варвары Великомученицы, прославившийся во времена Ивана Грозного. В советское время с 1933 года улица носила имя Степана Разина - именно этой дорогой в июне 1671 года его везли на казнь к Васильевскому спуску.
А еще раньше, в 1380 году по этой дороге возвращался в Кремль Дмитрий Донской с битвы на Куликовом поле. В честь славной победы над Мамаем повелел князь основать здесь церковь Всех Святых на Кулишках, отчего эта улица до постройки в самом начале XVI века Варварской церкви называлась еще Всехсвятской.
Варвара, святая мученица III - IV веков нашей эры, была дочерью знатного и богатого Диоскора из финикийского города Илиополя. Во время гонений на христианство она приняла святое крещение и была за это посажена под стражу собственным отцом. Затем Диоскор и вовсе выдал дочь правителю города Мартиану. Св. Варвару заточили в темницу и жестоко пытали, но сам Спаситель явился ей ночью и уврачевал раны. Раз Варвару вывели на улицу, и из собравшейся толпы одна христианка по имени Иулиания во весь голос стала обличать мучителей. Ее схватили и обезглавили вместе с Варварой в 306 году.

Как и Параскева Пятница, св. Варвара почиталась в Москве как покровительница торговли, поэтому ее церковь возвели в самом сердце московского торгового посада. Еще с глубокой древности здесь, около кремлевской восточной стены, селились ремесленники и купцы и прямо у Кремля кипела оживленная торговля.
На главной площади города разместился тогда самый крупный в первопрестольной торг, и от него эта площадь поначалу так и называлась Торговой. Только в XIX веке, сменив еще несколько названий (Троицкая, Пожарная), она стала официально именоваться Красной.
А уже в 1534-1538 г.г., через 20 лет после возведения здесь первой Варварской церкви, повелением матери Ивана Грозного, великой княгини Елены Глинской весь московский торговый посад обнесли каменной крепостной стеной Китай-города, также по проекту итальянского мастера Петрока Малого, построившего в Кремле Успенскую звонницу.
Предполагают, что столь необычное для московского языка название - "Китай-город" - произошло от связок - жердей, называвшихся кит, использовавшихся при строительстве стены. Другая версия связывает название "Китай" со словом "средний", то есть расположенный между Кремлем и Белым городом.
В стене были проездные ворота, названные по главным улицам Китай-города, на которые они вели: Никольские, Ильинские, Варварские - а те в свою очередь были названы по стоявшим на них церквям. Именно у Варварской башни вспыхнуло известное московское восстание во время страшной эпидемии чумы 1771 года.
В далекую старину здесь, в торговом Китай-городе, стояли дома знатных и богатых, и даже высочайших лиц Московского государства - именно на Варварке находились палаты бояр Романовых.



Палаты бояр Романовых на Варварке в Москве. Кон. XV — XVII вв.

С середины XIX века Китай-город стал только деловой частью города, чем-то вроде московского Сити. Здесь выросли здания магазинов и банков, вытеснив почти все жилые дома. И днем в Китай-городе, как и в наши дни, кипела деловая жизнь, а с приходом вечера этот уголок в самом центре Москвы становился пустынным и тихим.
Но "городом в городе" Китай-город стал с самого начала своего появления именно благодаря торговле и своей собственно торговой специализации. На территории между Варваркой и Москворецкой набережной, в том числе и на месте гостинцы "Россия", находилось древнее Зарядье, означавшее "за торговыми рядами", которые в огромном множестве стояли в Китай-городе вплоть до Тверской улицы, включая знаменитый Охотный ряд.
Здесь, в Зарядье, согласно научным изысканиям историка Москвы Петра Сытина, находилась первая известная в Москве улица по имени Великая, которая появилась еще в 1468 году. И здесь же, в древнем Зарядье жили богатые торговые люди, или, как их называли в старину, гости - т.е. купцы, занимавшиеся иностранной или оптовой торговлей.



Варварские ворота Китай-города

Именно такие гости, богатые сурожане с колоритными старорусскими именами-прозвищами Василий Бобер, Федор Вепрь и Юшка Урвихвостов (говорили, что это были родные братья) просили построить на посаде храм св. Варвары и дали на него средства. И на правой стороне улицы от Кремля в 1514 году сам итальянский архитектор Алевиз Фрязин, построивший кремлевский Архангельский собор, возвел каменную церковь св. Варвары. Эта посадская церковь под кремлевскими стенами строилась с явным участием и одобрением московской власти, следившей за своим посадом.
Купец Юшка, кстати, надолго остался в памяти Москвы: именно его имя до самой революции носил один из китай-городских переулков - Юшков, ныне Никольский, где стоит известный храм Николая Чудотворца "Красный звон".
Вскоре Варварская церковь стала одной из самых чтимых в Москве. Расположение ее в ту далекую старину указывалось как "за торгом, против Панского двора" - где стоял Панский двор с жившими в нем поляками, или по другой, недостоверной версии, - там, где проживали просто богатые люди.
В церкви хранился чудотворный образ св. Варвары Великомученицы, прославившийся во времена Ивана Грозного. Церковь стала сенью всей торговли Китай-города. Более древняя церковь св. Параскевы Пятницы находилась за его пределами, и значит, Варварскую церковь построили только для кремлевского посада, заимевшего свой собственный посадский храм. Позднее близ Гостиного Двора была построена китай-городская церковь Параскевы Пятницы, но ее разобрали задолго до революции.
Первоначально на Торгу стояли длинные деревянные ряды, каждый для особого товара. Названия некоторых из них до сих пор сохранились в именах китайгородских переулков - Рыбный, Ветошный... А были тут и серебряный, и медный, и квасной, и лапотный, и даже иконный ряды. Кстати, иконы в Москве никогда не продавали - это считалось святотатством, - а только "выменивали" и не торговались о цене. Если же приобретавший икону считал назначенную цену слишком высокой для обмена, то хозяин говорил ему, что это - "божеская" цена.
В первой половине XVI века царь решил как-то упорядочить торговлю, которая раскинулась почти что под его окнами, и приказал построить особое здание, чтобы перевести лавки под крышу.
В 1547 году на месте древних торговых рядов между Ильинкой и Варваркой был построен знаменитый Гостиный двор - далекий предок современного Гостиного Двора и ГУМа, с названием, произошедшим от слова "гость". Частью этого огромного двора были будущие Верхние и Нижние Торговые ряды, в конце XIX века объединенные в единый торговый комплекс (в советское время - ГУМ). Только для Нижних рядов было построено отдельное здание. (В 1626 году Гостиный двор сгорел и был выстроен заново, получив название Нового Гостиного двора, еще перестроенный царем Алексеем Михайловичем).
А вскоре рядом с церковью появился и Английский двор (дом №4) - одно из древнейших гражданских сооружений Москвы, дожившее до наших дней.



Установив в 1552 году торговые отношения с Англией, Иван Грозный пожаловал эти старинные палаты английским купцам. Через сто лет, по указу Алексея Михайловича, возмущенного казнью английского короля Карла I во время Английской революции ("короля своего Карла до смерти убили"), купцы покинули Россию, и Петр I открыл здесь "цифирную" (математическую школу).
Около церкви в старину располагался еще судебный приказ, где учиняли дознание. Отсюда сложилась поговорка "Идти к Варваре на расправу".
В конце XVIII века алевизовская церковь св. Варвары была разобрана, потому что митрополит Платон (Левшин) считал ее недостаточно красивой и "нимало благолепию на таком особливо месте не соответствующей". К тому же в 1730-х годах в ней случился пожар, хотя она после этого была возобновлена императрицей Анной Иоанновной и вновь освящена.
О строительстве новой красивой церкви еще просили майор артиллерии И. Барышников и московский купец 1 гильдии Н. Самгин - их тяжелобольные жены чудесно исцелились от мощей св. Варвары. Они же и дали средства на ее постройку.
И тогда архитектор Родион Казаков, однофамилец и ученик прославленного московского мастера, возвел прекрасное здание Варварской церкви в стиле классицизма, сохранившееся до нашего времени. (Среди работ Родиона Казакова, много строившего в Москве, можно еще назвать дивную церковь Мартина Исповедника в Таганке и усадьбу Баташовых на Яузской улице, где сейчас находится 23-я городская больница.)
Новая церковь вышла настолько изящной, что этому храму стали подражать в других постройках. Так, один помещик построил в своем селе Михалеве точную копию Варварской церкви.
Тогда же, на рубеже XVIII - XIX столетий, был перестроен в современном виде и Гостиный двор. Архитектор Джакомо Кваренги, строивший Гостиный Двор на Невском проспекте в Санкт-Петербурге, получил заказ на постройку в Москве точь-в-точь такого же здания, по образцу столичного.
После пожара 1812 года Гостиный двор был отреставрирован и перестроен архитектором О. Бове. Вместе древних торговых рядов здесь появились линии с торговыми лавками. Поначалу еще Уложением 1649 года в Гостином дворе вели только оптовую торговлю, оставляя розничную для торговых рядов.



Московский Гостиный двор под сенью святой Варвары прославился в первопрестольной еще тем, что подарил городу знаменитое выражение "остатки сладки", а также опыт оптовой распродажи товаров по сниженным ценам. Было это так. Однажды торговец Ножевой линии Гостиного двора шел в конце трудового дня по улице, и его остановил разносчик с изюмом: "Купите, сударь, остатки, дешево отдам для вечера". Изюм тому был не нужен, но разносчик не отставал и уговаривал: "Возьмите, сударь, остатки ведь! Дешево и сердито!" Тот не выдержал и повернулся к нему: "Ну, показывай свой остаток!". Однако остатков изюма оказалось много - 7 фунтов (около 3,5 кг). "Что ж, остаток, как и положено быть остатку!" - оправдывался продавец. А покупателя вдруг осенила гениальная догадка о продаже дешевых остатков: "Продажа остатков таких-то товаров по самым дешевым ценам". От покупателей не было отбою... Отсюда и пошла поговорка - "остатки сладки", видимо с намеком на вкус того самого изюма.
Потом эта практика вошла в официально установленное правило - устраивать подобную распродажу остатков товаров оптом в первый день недели после Пасхи - на Фомин Понедельник. Скоро коммерческое открытие Китай-города охватило всю Москву. "Остаточной" лихорадкой заболели даже шикарные французские магазины Кузнецкого моста. Один торговец и вовсе выдумал торговать "литературными остатками", устроив... распродажу книг в своей лавке по сниженным ценам. Над ним хорошо посмеялись...
Вообще китайгородские купцы обладали большим чувством юмора, и многие их шутки остались в памяти старой Москвы. Объектом таких невинных развлечений были в основном покупатели. Так, приметив в толпе любителя поторговаться, купец из суконной лавки отправлял к другим продавцам посыльного мальчишку с вопросом: "Краснить или зеленить будем?". Допустим, сговаривались "краснить". Ни о чем не подозревающий покупатель входит в лавку и просит показать материал серого цвета - жене на платье. Купец с добродушной улыбкой раскидывает перед ним рулон красной ткани и долго расхваливает ее глубокий серый цвет. Разозлившись на выжившего из ума продавца, бедолага отправляется во вторую лавку, в третью... Везде повторяется та же история. В итоге покупатель в ужасе убегает, решив, что у него проблемы со зрением, а то и еще похуже - с головой.
В 70-80-е годы в Москве были только булочные, овощные и табачные продовольственные магазины, и поэтому за каждой мелочью приходилось посылать в "город", то есть в Гостиный двор. Перед лавками Гостиного двора стояли мальчики - зазывалы, которые приглашали зайти внутрь. Отовсюду раздавались их крики: "Вакса, личная помада, духи "Сирень" - прямо из сада!" или "Сходно продаем, премию в сувенир даем!". Купцы Гостиного двора часто посылали своих мальчиков за покупателями и на Красную площадь, вручив им образец товара, например, пару сапог. Такие мальчики (а часто и зашедшие оттуда покупатели) назывались "площадными".
Здесь же на Варварке, были не только торговые, но и питейные заведения. На углу с нынешним Никольским переулком стоял, судя по названию, старинный питейный дом "Ветошная истерия", искаженное от латинского слова "аустерия" - так при Петре называли трактиры, гостиницы и питейные дома. "Ветошный" же исходило от Ветошного ряда, где торговали поношенными вещами, отчего и одни из переулков Китай-города до сих пор называется Ветошным.
По поводу обилия подобных увеселений появилась забавная песенка "Как на улице Варваринской спит Касьян, мужик камаринский". Хотя не только в кабаки ходил на Варварку развлекаться китай-городский люд. О том гласит милейшая старомосковская частушка:

Шел я улицей Варваркою
Со знакомою кухаркою,
По причини воскресеньица
Завернул я в заведеньице,
Заказал чайку две парочки
Для себя и для кухарочки.



Прянишников И. М. Шутники. Гостинный двор в Москве. 1865

"Заведениями" назывались и обычные трактиры, где посетителям предлагали чай в двух больших чайниках - для кипятка и для заварки. Один из самых известных московских трактиров - знаменитый Трактир Бубнова стоял в том же Ветошном переулке.
А перед Варварской башней Китай-города прежде находился водозаборный фонтан, где водовозы наполняли свои бочки. Этот фонтан поставлял воду всей Москве, и долгое время использовался в ней в качестве водопровода.
Храм св. Варвары был закрыт в советское время и частично разрушен - сломан верх колокольни и снесена глава с крестом. Внутри сначала устроили склад, а потом здание храма отдали под конторские учреждения. В 1920-х годах 20 века снесли и почти всю стену Китай-города, и все Зарядье, на месте которого построили гостиницу "Россия".
История пощадила только Варварскую церковь. Она уцелела как памятник архитектуры и как определенная архитектурная доминанта улицы. Впоследствии в ней помещалось отделение Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры, и проводились краеведческие выставки.
В 1991 году церковь св. Варвары возвращена верующим.

Источник

@темы: История, Архитектура Москвы

---

Дом Пашкова

[NADYN]

"На закате солнца высоко над городом на каменной террасе одного из самых красивых зданий Москвы находились двое: Воланд и Азазелло. Снизу их никто не мог видеть, но им самим город был виден почти весь. Они молчали, перекидываясь изредка короткими фразами. Что-то заставило Воланда повернуться к круглой башне на крыше, что была у него за спиной."
(c) М.Булгаков, "Мастер и Маргарита"



Дом Пашкова — одно из самых знаменитых классицистических зданий Москвы, принадлежащее Российской государственной библиотеке.
Волшебным замком назвал этот дом немецкий путешественник XVIII в. И. Рихтер. Не удивительно: на Ваганьковском холме, что против Кремля, недалеко от Каменного моста, возвышается белый дом из сказки. И не просто дом - дворец. Парадный вход в усадьбу - через украшенные лепниной ворота со стороны Староваганьковского переулка. На Моховую улицу смотрит фасад, устремленный вверх четырехколонный портик дворца, вазы над ним. Венчает здание беседка-бельведер. Все здание кажется ажурным, легким, парящим над Москвой. По склону холма перед фасадом за дивной чугунной оградой разбит сад. В нем - два каменных бассейна. Между ними - фонтан, редкие иноземные птицы (китайские гуси, попугаи разных пород, белые и пестрые павлины) гуляют на свободе либо пребывают в дорогих клетках. Перед домом и садом любили постоять горожане. Особенно много собиралось здесь московского люда по воскресеньям и праздникам. А какая тут была иллюминация, особенно при коронационных торжествах! Иногда в саду играли собственные крепостные музыканты. Бывали в "замке" и театральные представления.

Пашков дом, так еще называли это архитектурное чудо, был построен по заказу отставного капитан-поручика лейб-гвардии Семеновского полка, сына денщика Петра Великого Петра Егоровича Пашкова, купившего дорогую землю вблизи Кремля, в 1784-1786/1787 гг. Споры по поводу зодчего, построившего дворец на Ваганьковском холме, велись издавна, так как документов, подтверждающих авторство, не сохранилось. Но большинство специалистов склоняется к тому, что автором этого чуда был знаменитый русский зодчий Василий Иванович Баженов, воспитанник Славяно-греко-латинской академии, университетского пансиона, член Академий художеств в Болонье и Флоренции, академик, а затем вице-президент Петербургской академии художеств.
Но письменных свидетельств не сохранилось, и единственное, что доказывает принадлежность его Баженову, это устная традиция и архитектурная баженовская манера.



Ж. Делабарт. «Пашков дом», литография, XVIII в.

В 1812 г. во время московского пожара дом сильно пострадал. Все интерьеры баженовского строения выгорели. Восстанавливали дом уже архитекторы О.И. Бове, И.Т. Таманский, С.И. Мельников. Большие деньги, хотя строение тогда было частным, выделила на его восстановление казна, ибо дворец был лицом Первопрестольной, ее гордостью, ее красой. Внешний вид дома после пожара изменений практически не претерпел.
Первый владелиц дома умер бездетным. Жена ненадолго пережила супруга. Все владения Петра Егоровича перешли к его двоюродному брату Александру Ильичу Пашкову, который расширял и украшал дом. С 1831 г. последней владелицей дома была внучка Александра Ильича Пашкова, по мужу Полтавцева.
В 1839 г. Пашков дом, по высочайшему повелению, был приобретен для Университетского дворянского института, а с 1852 г. в Пашковом доме помещалась Московская 4-я гимназия, которая находилась в ведении попечителя Московского учебного округа.
В 1861 г. здание перешло к Московскому публичному и Румянцевскому музею.
Пашков дом поддерживался, реконструировался, перестраивался на протяжении всей своей музейно истории. Среди архитекторов, внесших свой вклад в поддержание и перестройку интерьеров дома Пашкова можно назвать имена Н.В. Дмитриева, К.К. Рахау, Л. В. Даля (сына создателя «Толкового словаря живого великорусского языка»), Н. В. Н.Л. Шевякова.



Вот пример хозяйского отношения руководства Музеев к доверенному богатству и одновременно горячего, щедрого отклика жителей Москвы на призыв о помощи. Директор музеев В.А. Дашков, обеспокоенный крайне обветшалым состоянием их зданий, в 1870 г. писал министру народного просвещения, что средств, отпущенных министерством (7226 рублей 50 копеек) для исправления этого положения явно недостаточно, и что ввиду этого он "вынужден был по недостатку каких-либо денежных средств обратиться к частному содействию в лице купца Захарова". И Захаров не только помог реставрировать внешний вид Пашкова дома, но и создал кабинет при хранилище рукописей, построил помещение для канцелярии, квартиру смотрителя музеев и казарму для служителей. И все это своими материалами и мастерами. По представлению директора музеев император пожаловал Алексею Захарову золотую медаль с надписью "За усердие".
Флигели Пашкова дома были построены позже самого дома. В левом флигеле в 1860-е гг., в нижнем этаже со Знаменки находилось минералогическое отделение Музеев и некоторые запасные помещения. На среднем этаже над парадной лестницей помещалась библиотека. Над минералогическим отделением и запасными помещениями располагалось отделение этнографическое.
В 1870-е-1880-е гг. на месте минералогического отделения был расположен читальный зал, в котором сначала было 80 мест, потом, после перестроек зал был расширен сначала до 120 мест, а потом до 180.
После открытия в 1915 г. нового двухсветного читального зала на 300 мест (позже зал был расширен за счет использования антресолей до 500 мест) в центральном здании Пашкова дома, на месте прежнего читального зала расположилось книгохранилище. В 1914 и 1926 гг. строятся книгохранилища. В 1914 г. пристраивается здание картинной галереи с «Ивановским залом» (Александр II в 1861 г. подарил Музеям картину А.А. Иванова "Явление Христа народу". В 1916-1919 гг. выстраивается и оборудуется Кабинет Л.Н. Толстого (архитектор В.А. Веснин).
В 1921 г., в связи с поступлением в Музей после революции более четырехсот личных библиотек, реквизированных властью, все отделы музея были выведены из Пашкова дома. В нем осталась только библиотека музея, переименованная и преобразованная в знаменитую Публичную библиотеку имени. В. И. Ленина, а само здание было отведено под отдел редких рукописей.
В 1925-1927 гг. проводилась реставрация реставрации Пашкова дома, в которой приняли участие архитекторы и художники А.В. Щусев, И.П. Машков, И.И. Рерберг, Е.В. Шервинский. А в 1930-х годах архитектором М. Долгановом была сооружена ныне существующая знаменитая монументальная лестница, спускающаяся к Моховой.



Увы, также при расширении Моховой была снесена ограда дома и вырублен сад, когда-то так восхитивший Рихтера.
В 1986 при стоительстве станции метро «Боровицкая» осел фундамент дома Пашкова, потрескались его перекрытия и здание оказалось на грани разрушения. Все отделы Ленинки вынуждены были освободить здание.
Реконструкция из-за постоянной нехватки средств затянулась до 2007 года.

По материалам сайтов:
http://leninka.ru/?f=130
http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9F%D0%B0%D1%88%D0%BA%D0%BE%D0%B2_%D0%B4%D0%BE%D0%BC
http://www.retromoscow.narod.ru/moscow_back-to-the-future_008.html

@темы: История, Архитектура Москвы

---

"Червонные валеты" и дом московского генерал-губернатора

[NADYN]

Дело о «червонных валетах» - одно из самых знаменитых в дореволюционной России.
Клуб "Червонных валетов"... Так якобы по названию французского романа Понсон дю Террайля о похождениях разбойника Рокамболя наименовал преступное сообщество один из его руководителей Павел Шпейер. Документального подтверждения этому нет, но то, что выражение "червонные валеты" после громкого суда над мошенниками в феврале 1877 года стало почти что крылатым.
Это неформальное объединение любителей авантюр на три четверти состояла из молодых людей, принадлежащих к высшим слоям общества, а проделки «червонных валетов» были столь ловкими и остроумными, что в газетах о них писали с едва скрываемым восхищением.
После одной из особенно дерзких выходок «Клуба червонных валетов» князь Долгорукий, возмущённый бессилием московской полиции, в сердцах воскликнул: «Изловлю и законопачу!» Когда этот грозный рык московского генерал губернатора достиг ушей «червонных валетов», предерзкие мошенники, расценив угрозу генерал губернатора как вызов, «подняли перчатку».



Об их ответной афёре писали многие, начиная с Гиляровского, вкратце пересказавшего историю продажи «червонными валетами» дома самого генерал губернатора англичанам.

По воспоминаниям современников, допущенных к московским тайнам, для нанесения удара «дерзнувшему им грозить» генерал губернатору «червонные валеты» разделились на три группы. Одна команда занялась устройством фиктивной нотариальной конторы близ Охотного Ряда. Вторая группа мошенников свела близкое знакомство с несколькими англичанами, приехавшими в Россию для ведения торговли. Многие «червонные валеты» служили в различных финансовых учреждениях Москвы и занимались вполне легальной коммерцией, так что общие темы для разговоров нашлись. Новые знакомые англичан, эти русские коммерсанты, в короткий срок совершенно очаровали сынов туманного Альбиона своим хлебосольством, весельем и деловой хваткой. Поэтому, когда русские повели между собой разговоры о продающемся совсем задёшево огромном доме на Тверской улице, англичане, конечно же, заинтересовались. Им объяснили, что владелец дома, отпрыск древнего рода, в данный момент крайне нуждается в наличных деньгах и потому готов продать свою городскую усадьбу за сравнительно небольшие деньги. Наличные нужны ему очень спешно, потому и цена такая. «А ежели этот дом нынче купить, а потом продать его „за настоящую цену“, то прибыль будет весьма значительна», — твердили англичанам на безукоризненном английском языке их новые русские знакомые, высчитывая предполагаемую выгоду буквально на пальцах, так она была очевидна. Разговор был проведён так умно, что в головы англичан, вроде как сама собою, пришла мысль о покупке этого дома.



Тогда в дело вступила третья группа участников этой афёры. На приём к князю Долгорукому записались несколько «червонных валетов», изображавших делегацию от купечества, и, явившись пред княжеские очи, они обратились к генерал губернатору с такой речью:
— Ваше сиятельство! На днях в Москву прибыло несколько богатых английских коммерсантов для налаживания торговых отношений.
— Знаю, — ответил князь, — мне докладывали.
— Так вот, ваше сиятельство, мы, как есть русское купечество, порешили промеж себя для начала Москву, нашу матушку, им показать, а посему уж вы не откажите нам в нижайшей нашей просьбе: дозвольте показать настоящее русское богатство — продемонстрировать ваши апартаменты, чтобы знали, как живут в России важные сановники.
Растроганный таким обращением, князь разрешил.
— Что же, я рад, — отвечал он, — извольте, покажите им.
А в это время в гостинице уже вовсю шёл торг: «червонные валеты» сообщили англичанам, что им удалось уговорить хозяина дома сделать их посредниками в деле купли продажи. За дом князя Долгорукого они просили у англичан полмиллиона рублей. Красноречия «червонным валетам» было не занимать, деловитые англичане заглазно, как их к тому поначалу склоняли, покупать усадьбу отказывались, желая сначала осмотреть товар. Получив от сообщников весточку о том, что князь разрешил осмотр дома, продавцы согласились на условия покупателей: «Желаете самолично осмотреть дом? Вери гуд, джентльмены, извольте, хоть завтра». На том и порешили.
В назначенный к осмотру день мошенники повели англичан, ни бельмеса не смысливших по русски, в дом генерал губернатора, который был продемонстрирован как выставленный на продажу. Показ сопровождался комментариями на английском языке. Князь, уверенный в том, что согласно договорённости купцы проводят экскурсию по его дому, на все недоуменные вопросы отвечал: «Да да, я знаю, я разрешил, пусть смотрят». Громадный, благоустроенный и меблированный дом англичанам очень понравился, но все же они стали торговаться, и им удалось сбить цену до 400 тысяч рублей. На том по рукам ударили. Осталось только оформить покупку, что и было сделано в той самой нотариальной конторе, которую организовали «червонные валеты». Дальнейшие сведения о судьбе этой сделки разнятся: одни утверждают, что мошенники получили все 400 тысяч; более реальная версия гласит, что добычей стали только 70 тысяч рублей, в качестве задатка уплаченных англичанами в «нотариальной конторе». Как бы то ни было, воры сорвали приличный куш, но не он был в этой затее главной целью. Основные события развернулись на следующий день поутру. Когда англичане, уже на правах хозяев, явились в генерал губернаторский дом, их не пустили далее швейцара. Коммерсанты выразили решительный протест, разгорелся скандал. Весь день и всю ночь кипевший негодованием князь Долгорукий теребил московскую полицию. Каждый час он вызывал к себе обер полицмейстера для доклада и требовал немедленно изловить негодяев! Однако результатом титанических усилий полиции стало лишь обнаружение той самой фиктивной конторы, в которой была оформлена сделка. Но имущество конторы оказалось единственным трофеем полиции.

По книге В. Ярхо "Байки русского сыска"

@темы: История

---

Где дом, в котором родился Пушкин?

[NADYN]

Первое упоминание о месте рождения поэта относится к 1822 году — в книге «Опыт краткой истории русской литературы» Н. И. Греча прямо говорится, что Пушкин «родился в Санкт-Петербурге 26 мая 1799 года». Интересно, что сам поэт, видимо, знал об этой ошибке, но никак не отреагировал (поневоле задаешься вопросом: а было ли ему самому это интересно?). О том, что родина поэта — Москва, широкой публике стало известно только спустя 25 лет после выхода книги Греча, из «Словаря достопамятных людей русской земли» Д. Н. Бантыш-Каменского. На этом, впрочем, поступление сколько-нибудь достоверных сведений и закончилось. Назывались самые разные адреса: прославленный Анненковым «дом на Молчановке», даже сельцо Захарове — имение бабушки Пушкина Марии Алексеевны Ганнибал... Никто не мог с уверенностью указать дом, где жили Пушкины в момент рождения Александра, а догадки и сообщения со слов знакомых и родственников вряд ли можно отнести к проверенным данным. Задача и впрямь была не из легких: в то время Пушкины часто переезжали, снимая на каждую зиму новый дом — лето они проводили в деревне, — и точно определить местожительство семьи в мае — июне 1799 года можно было только по документальным данным.
Первый такой документ был найден только в 1879 году: студент С. Ф. Цветков, работая в архивах, нашел запись в метрической книге Богоявленской церкви в Елохове, из которой стало известно, что Александр Сергеевич Пушкин родился 27 мая 1799 года «во дворе коллежского регистратора Ивана Васильева Шварцова», причем Пушкины указаны как его жильцы (расхождение в датах произошло, видимо, от обычая записывать детей, родившихся после захода солнца, следующим числом. Сам Пушкин считал, что родился 26 мая). Позже стало известно, что фамилия «коллежского регистратора» не Шварцов, а Скворцов, вот только «двора» его не нашли, зато доискались, что был он в то время управляющим у графини Головкиной, имевшей тогда свой дом на Немецкой улице, как раз в приходе Богоявленской церкви. А раз так, вероятно, и сам Скворцов жил в том же доме или при доме во флигеле. Предположив, что под «двором Скворцова» подразумевается — по «домашней терминологии» самих Скворцовых — двор Головкиной, легко было решить, что это и есть место рождения знаменитого поэта. Исследователь А. А. Мартынов поместил по этому случаю статью в «Московских ведомостях» с указанием и планом дома Головкиной, тогда, в 1880 году, принадлежавшего Клюгиным. К торжественному открытию памятника поэту на Тверском бульваре (тот же 1880 год) прибавили церемонию водружения памятной доски на дом Клюгиных — ныне ул. Бауманская, 57. Так родилась ПЕРВАЯ ВЕРСИЯ о месте рождения А. С. Пушкина.

Однако спустя уже несколько месяцев, в сентябре 1880 года, чиновник для особых поручений при московском городском голове А. Колосовский, работая совсем по другому поводу в архивах, нашел купчую крепость, датированную 15 июля 1799 года, на покупку Скворцовым дома у английского купца-банкира Рованда. Так появилась ВТОРАЯ ВЕРСИЯ, которую Колосовский сразу же опубликовал в «Московских ведомостях», несколько самонадеянно озаглавив статью «Последнее слово о месторождении Пушкина». Версия Мартынова поколебалась — определенно это и был «двор Скворцова», ведь словом «двор» традиционно именовалось собственное владение. Только одно смущало исследователей — купчая была заключена на полтора месяца позже рождения Александра Пушкина, хотя фактически владеть домом и, соответственно, сдавать его внаем Скворцов, по обычаям того времени, мог и раньше. Надо было только доказать, что именно этот дом упоминается в метрике, и найти его настоящее месторасположение. Это не удалось Колосовскому. Этим спустя несколько лет занялся Николай Петрович Бочаров, действительный член и секретарь Московского губернского комитета статистики...

Бочаров проделал невероятно трудоемкую работу — ему пришлось просмотреть несколько тысяч бумаг. И главная его заслуга в том, что он сумел восстановить план квартала, где находился дом Скворцова в 1799 году, и указал точное его положение на Немецкой улице — тот самый «дом Ананьина»... Однако «но» оставалось: дата заключения купчей.
Опубликовав результаты своих исследований в 1880 году в сборнике «Москва и москвичи», Бочаров, спустя 19 лет, вновь обратился к общественности со страниц журнала «Вокруг света». Но большого интереса к этим сообщениям проявлено не было — то ли время было неспокойное — не до Пушкина, то ли менять что-то слишком хлопотно. Да и сторонники у первоначальной версии были авторитетные — сам Валерий Брюсов в 1915 году высказывался, хотя и довольно осторожно, в пользу выводов Мартынова, то есть первой версии. Так или иначе, памятная доска оставалась на доме Клюгиных вплоть до 1927 года, когда Пушкинская комиссия при Обществе изучения Московской области, на основании доклада Л. А. Виноградова, постановила перенести мемориальную доску на дом (позже его снесли), стоящий на месте деревянного флигеля (рядом с домом Ананьина). А в 30-х годах рядом построили школу (это и есть Бауманская, 40), и надпись поместили на ней. На месте же «Пушкинского флигеля» установили скульптурное изображение Пушкина-ребенка. Споры между сторонниками версий Мартынова и Колосовского — Бочарова постепенно утихли, хотя и не совсем.


Возможно, тем бы дело и кончилось, но в 1980 году московский историк С. К. Романюк нашел в архивах новый документ — новую купчую, согласно которой Скворцов еще в октябре 1798 года — за 8 месяцев до рождения Пушкина — приобрел двор с двумя деревянными домами на углу Малой Почтовой улицы и Госпитального переулка — в том же приходе Богоявленской церкви! Новые данные в точности соответствовали метрической записи. Так появилась ТРЕТЬЯ ВЕРСИЯ.
На сегодняшний день его версия — самая достоверная. Ведь совершенно точно известно, что Скворцов владел домом на Малой Почтовой до рождения Пушкина — чего не скажешь о его же доме на Немецкой («дом Ананьина»). Как уже говорилось, он мог сдавать его семье Пушкиных в мае — июне 1799 года, но Сергей Константинович считает, что вряд ли Пушкины снимали флигель у Скворцова на Немецкой улице — строения в этом владении были, судя по всему, хозяйственного назначения, какие-нибудь склады — ведь «двор» был куплен у английского купца. И все-таки... все-таки, даже эти данные нельзя считать окончательными, и предположения о том, что именно здесь жили Пушкины, остаются предположениями... А может быть, у Скворцова был еще один (а то и не один) дом в том же приходе?
Дом на углу Малой Почтовой и Госпитального переулка не сохранился — теперь там загадочное предприятие под названием «Фабрика-кухня». Мемориальная доска по-прежнему находится на школе № 353, и молодые мамы, проходя мимо бюстика, говорят малолетним чадам: «Видишь? — это Пушкин. Здесь был дом, где он родился». О доме Клюгиных, кроме специалистов, вообще никто, похоже, не помнит. Перемещать доску или ставить какой-то памятный знак на «вновь открытом месте» власти города не собираются — по крайней мере до тех пор, пока ученые не придут к единому мнению.

Источник

@темы: История, Улицы Москвы, Архитектура Москвы

---

Что тебе снится, крейсер "Аврора"?

[NADYN]

Приблизительно с тридцатых годов XX века благодаря художникам, поэтам, журналистам, режиссерам и некоторым писателям началось воспевание крейсера «Аврора». Слава этого крейсера особенно расцвела во время культа личности. Крейсер «Аврора» и матрос, обвешанный пулеметными лентами, стали эмблемами Великой Октябрьской революции, а всего остального как будто бы не существовало.
И хотя именно причастность к Октябрьскому перевороту спасла крейсер от переплавки «на иголки», обидно, что истинная ценность боевого корабля, уникального памятника русского военного кораблестроения оказалась в тени. Даже сегодня многие негативно настроенные граждане заявляют, что «Аврора» не настоящая, что это всего лишь муляж.



Итак, сто десять лет назад, в 1897 году в «Новом Адмиралтействе» (ныне «Адмиралтейские верфи») был заложен корабль — крейсер I ранга. Он получил красивое имя «Аврора» — в честь фрегата, участвовавшего в обороне Петропавловска-на-Камчатке в 1854 году, во время войны, которую у нас называют Крымской, а на западе — Восточной.
Конец XIX века в русском кораблестроении — это период очередного поиска ответа на очередной вопрос: какой флот нужен России? Ответа на этот вопрос, кстати, нет до сих пор. Крейсер «Аврора» представлял собой удачную попытку создать корабль-разведчик, обладающий высокой скоростью и значительной дальностью плавания. Примечательно, что одновременно с «Авророй» строились еще два таких же крейсера — «Диана» и «Паллада», но именно «Аврора» стала «флагманом революции».
Корабли в то время строили небыстро. «Аврора» была зачислена в списки флота в 1903 году, и практически сразу началась ее подготовка к переходу на Дальний Восток для усиления Тихоокеанской эскадры. Однако крейсер успел дойти только до Суэца; при проходе через Суэцкий канал пришло известие о начале войны с Японией.



В Джибути в тот момент собралось несколько русских боевых кораблей, которые следовало бы сразу же отправить дальше на Восток. Однако, вопреки логике пришлось возвращаться в Россию — для того чтобы затем отправиться в поход, снова на Дальний Восток.
Именно этот, не имеющий аналогов поход 2-й эскадры Тихого океана и стал главным испытанием, выпавшим на долю всех его участников, в том числе и крейсера «Аврора» и его экипажа. Поход начался в Либаве (Лиепая) 2 (15) октября 1904 года, а для большинства кораблей закончился 14–15 (27–28) мая 1905 года на дне Корейского пролива. «Авроре» повезло: благодаря своей быстроходности крейсеру удалось уйти на Филиппины, в Манилу.
Семь месяцев в стальных коробках — качка; еда (разумеется, не из «Астории»); жесточайшая дисциплина и непрерывные, выматывающие погрузки угля. Поход 2-й эскадры Тихого океана и Цусимское сражение, в котором из 38 русских кораблей и судов погибли 21, в плен попали 7, описаны подробнейшим образом в десятках научных, не очень научных и совсем не научных трудов. При этом почти всем авторам этих трудов присуща изрядная доля мазохизма в изображении картин разгрома русского флота.
Мы остановимся лишь на тех эпизодах, которые связаны с нашим героем — крейсером «Авророй». Эскадре предстояло обогнуть Европу, Африку, пройти Индийским океаном и добраться до Порт-Артура.
В Северном море, недалеко от берегов Англии, произошел так называемый Гулльский инцидент. Сигнальщикам на нескольких кораблях показалось, что эскадру атакуют неприятельские миноносцы (в ночной мгле маячили силуэты каких-то кораблей). Был открыт беспорядочный артиллерийский огонь, но очень быстро в свете прожекторов обнаружились рыбачьи лодки. А силуэтами оказались свои же крейсера «Аврора» и «Дмитрий Донской». Несколько снарядов попало и в них. Именно «Авроре» досталось хоронить первого погибшего на эскадре. Им оказался корабельный священник, погибший от русского снаряда.
Некоторые из офицеров оставили интереснейшие воспоминания о тех событиях. Один из них — корабельный врач «Авроры» В.С. Кравченко, сначала служивший на крейсере «Изумруд».
«26 января. Перешли экватор. На этот раз изменили морским традициям и не устроили шутливой церемонии — маскарадного шествия в честь Нептуна, кончающегося поголовным купанием всех, впервые переходящих экватор. Не отмстил бы нам за это Нептун!»
Это написано еще на «Изумруде», а вот уже «Аврора»: «13 февраля. Вот уже второй день я произвожу медицинский осмотр. Что здесь за молодцы! Здоровые, стройные, так весело и бодро подходят, дают бойкие ответы. Заглянул в камбуз, в баню. Хорошо кормят, часто моют, умелое строгое разумное обращение так во всем и сказывается. Зато и в работе аврорская команда, говорят, первая на эскадре и пресамолюбивая — никому уступить не хочет.
(…) Сегодня впервые слыхал наш оркестр, содержащийся на средства офицеров, очень недурен. По-моему, это не роскошь, а необходимая вещь на больших судах, где команда иногда до тысячи человек. Музыка чрезвычайно благотворно влияет на настроение, меняет его, вызывает особый подъем. На “Авроре” даже авральные судовые работы исполняются под звуки оркестра; играется быстрый веселый “янки дудль”, и в это время буквально вихрем взлетают на воздух тяжелые барказы, полубарказы, катера. Лихо работает команда! Под звуки своего аврорского марша аврорцы полезут куда угодно. Как жаль, что во время боя оркестр не может играть. Впрочем, за ревом орудий его все равно и не услышишь. Все-таки инструменты наши решено нарочно во время боя не прятать в безопасное место — почем знать, быть может, ко дну будем идти с развевающимися флагами под звуки гимна.
(…) 5 марта. Не захотел идти на войну один из молодых крокодилов, которого офицеры выпустили сегодня на ют для забавы. Он предпочел выскочить за борт и погибнуть в океане». Не только В.С. Кравченко, но и многие другие офицеры считали поход 2-й эскадры ошибкой, следствием которой будет гибель флота. Встреча русских и японских кораблей произошла в Корейском проливе вблизи острова Цусима (точнее, это два острова, имеющие общее название). Сражение началось днем четырнадцатого мая и окончилось пятнадцатого ночью полным поражением русской эскадры, несмотря на самоотверженность и подлинный героизм русских матросов и офицеров.
«Аврора» участвовала в сражении в составе отряда крейсеров. Обратимся снова к воспоминаниям В.С. Кравченко: «В самом начале второго крейсерского боя несколько крупных снарядов, разорвавшихся при падении в воду у правого борта, осколками изрешетили помещения правого перевязочного пункта. Минуты за две перед тем пункт был перенесен на левый борт, и уходившие последними несколько человек… были спасены благодаря коечной защите из двойного ряда коек.
Наиболее тяжелый момент для “Авроры” наступил, когда наши крейсера, сблизившись с неприятелем на 24 кабельтова (около 3,4 километра. — Л.А.), попали под перекрестный огонь. Больше всего пострадал правый борт, но и левому досталось тоже. Первый же японский снаряд, попавший в правый борт, вывел из строя элеватор подачи снарядов и паровой катер. Следующий, 75-миллиметровый снаряд пробил правый борт и, не разорвавшись, упал у орудия номер семь в батарейной палубе, откуда был немедленно выброшен за борт комендором А.Н. Кривоносовым.
Почти тотчас же рядом разорвался более крупный восьмидюймовый фугасный снаряд, нанесший много бед. Удар, пришедший как раз в стык верхней палубы, заставил содрогнуться весь крейсер: замолкли орудия № 21 и № 7. В борту зияла пробоина в двадцать квадратных футов (около 1,8 кв. метра. — Л.А.). У орудия № 21 тяжело ранило четверых (одного смертельно). Подбежавшие носильщики подхватили мичмана Яковлева, обливавшегося кровью, и понесли на перевязочный пункт. Юный мичман, когда его проносили по палубам мимо орудий, повторял: “Братцы, цельтесь хорошенько”. У бакового (носового) орудия энергично руководил стрельбой лейтенант Дорн. Когда шестидюймовый фугасный снаряд разорвался у правого сходного трапа на полубак, последний весь окутался черным, нестерпимо удушливым дымом. Лейтенант Дорн, один устоявший на ногах, схватился за грудь: ему казалось, что еще минута, и он задохнется. Но дым отнесло. Вся прислуга орудия была разбросана и жалобно стонала (один был ранен смертельно, два тяжело). Ранены были все, за исключением лейтенанта Дорна и лихого комендора Жолноркевича. Выброшенный из патронов бездымный порох, раскинутый по всему полубаку, вспыхивал то там, то здесь желтыми огоньками. Тяжело раненный Зиндеев отказался идти на перевязочный пункт.
У камбуза образовалась целая груда из убитых и раненых полузадохшихся людей. В туловище одного из убитых была вкраплена большая медная гильза шестидюймового патрона, которую он обнял последним судорожным объятием.
В боевой рубке между тем шло энергичное управление огнем и ходом. Здесь находились командир крейсера капитан I ранга Е.Р. Егорьев и старшие специалисты… снаряд 75-миллиметрового калибра, пролетевший с правого борта, разорвался о железный ходовой трап переднего мостика рядом с рубкой. Трап разбило вдребезги, а осколки его через небольшое отверстие ходовой рубки попали внутрь. Один из осколков пронизал насквозь голову командира. Все были переранены, у всех на белых кителях пятнами выступила кровь».
Если личный состав «верхней» команды был не только непосредственным участником боя, но и видел все происходившее вокруг собственными глазами, то совсем другая обстановка была в машинных и котельных отделениях. Отрезанные от внешнего мира наглухо задраенной броневой палубой люди могли только догадываться о том, что происходило с кораблем и вокруг него.
Глухо доносились выстрелы. Часто были слышны удары в борт снарядов и осколков, последние напоминали выстрелы дробью. Не хватало воды, а жара казалась невыносимой, воздух был очень «худой, сизый».
Читать эти строки трудно, но автор сознательно выбрал несколько тяжелых моментов боя. Жаль, что этот героизм, эта преданность долгу, проявленные русскими моряками, оказались вскоре забыты. На первое место в советской истории вышел эпизод, достоверность которого и сейчас подвергается сомнениям. Об этом мы расскажем в следующем номере. А пока еще несколько слов о дореволюционном прошлом крейсера.
Из Манилы, куда крейсер был интернирован, «Аврора» вышла пятнадцатого октября 1905 года, кое-как залатав пробоины, и девятнадцатого февраля 1906 года крейсер стал на якорь в порту Либавы, откуда начал свой героический путь.
После серьезного ремонта на Балтийском заводе крейсер «Аврора» в составе отряда крейсеров, куда входили крейсера «Диана» и «Богатырь», в октябре 1909 года отправился в Средиземное море. На «Авроре» проходили практику гардемарины и ученики школ строевых унтер-офицеров. Вернувшись в апреле 1910 года в Петербург, «Аврора» в ноябре того же года снова ушла в Средиземное море с юными моряками, которые вскоре попали в пекло Второй отечественной войны (так называли в то время Первую мировую).
Потом было плавание в Сиам для участия в коронации сиамского короля. Это была та самая морская прогулка, которую герой популярного сериала называл «лучшим лекарством для англичанина».
Война на Балтике началась в 1914 году минными постановками. Война на море носила позиционный характер, отмеченный тем не менее жестокими стычками русских и германских кораблей. «Аврора» отличилась в этот период тем, что именно она под проводкой уникального штурмана и талантливого художника В.И. Лепко освоила плавание шхерными фарватерами от Гельсингфорса (Хельсинки) до Ботнического пролива.
Когда наступил 1917 год, на «Авроре», как и почти на всех кораблях Балтийского флота, в рядах матросов началось брожение…



В 1958 году бывший член Центробалта (Центрального комитета Балтийского флота) и матрос линкора «Республика» (до февраля 1917 г. носившего имя «Император Павел I») написал воспоминания. Они так и не были опубликованы. Очевидец событий 1917 года писал: «Так называемые писатели сочиняют разные небылицы, а их книжечки издаются в сотнях тысяч экземпляров, и никто ничего не говорит. Забыта работа партии в Балтийском флоте, забыты борьба и дела революционных матросов, холостой выстрел «Авроры» превратился в… залп. А на деле все, что писалось и пишется об «Авроре» и матросе в пулеметных лентах, является от начала и до конца искажением действительной истории». Обратимся к архивным материалам, которые долгие годы собирал сын последнего командира «Авроры» (в качестве боевого корабля) Л.Л. Поленова. В середине октября 1917 года ремонт некоторых механизмов «Авроры» был закончен. Крейсер, находившийся у стен Адмиралтейского завода, готовился к выходу на испытания. Командовал крейсером лейтенант Н.А. Эриксон. Старшим офицером был избран старший артиллерийский офицер лейтенант Б.Ф. Винтер. 24 октября судовой комитет «Авроры» получил предписание Петроградского Совета прислать в Смольный двух представителей. Один из них, машинист 1-й статьи А.В. Белышев, возвратился на крейсер с мандатом комиссара ВРК (Военно-революционного комитета), подписанным Н.И. Подвойским. Крейсеру была поставлена конкретная задача — свести Николаевский мост, разведенный накануне юнкерами. Белышев сообщил об этом Эриксону, который оказался в весьма затруднительном положении. Крейсер не подчинялся ВРК, а распоряжений от морского командования на переход к Николаевскому мосту Эриксон не получал. С другой стороны, отказ от этого похода был чреват возможной расправой над офицерами со стороны экстремистски настроенной части команды. Эриксон прекрасно помнил убийство в феврале 1917 года командира «Авроры» капитана 1-го ранга М. И. Никольского. Тем не менее Эриксон отказался переводить крейсер к Николаевскому мосту. Он мотивировал свой отказ тем, что за время продолжительной стоянки крейсера глубины в районе корабля из-за речных наносов могли существенно измениться.
После этого разговора с командиром Белышев вышел из командирского салона и вскоре вернулся с двумя вооруженными матросами, которым громко приказал: «Никого в салон не пускать! — Затем, обращаясь к старшему офицеру Винтеру, добавил: — Во избежание эксцессов я вынужден поставить здесь часовых, так как не ручаюсь за команду, когда она узнает об отказе командира». Однако Белышев разделял опасения командира и поручил боцманмату С. П. Захарову произвести замер глубин в районе стоянки. Выяснив, что глубины позволяют крейсеру отойти от заводской стены, Белышев вторично обратился к Эриксону. Команда решила вести крейсер самостоятельно, но Белышев опасался, что в неумелых руках крейсер может получить серьезные повреждения. Этот довод заставил Эриксона изменить свое первоначальное решение.
После того как отмели, образованные под кормой течением реки, были размыты работающими винтами, крейсер благополучно перешел к Николаевскому мосту, встав на якорь примерно в 470 метрах ниже по течению. При виде крейсера юнкера, охранявшие мост, отступили. Высадившиеся на берег корабельные электрики свели мост. Днем на «Авроре» побывал В. А. Антонов-Овсеенко. Он уточнил задачи корабля и условился о том, «что по сигнальному выстрелу Петропавловки “Аврора” даст пару холостых выстрелов из шестидюймовки». В 19 часов Временному правительству был предъявлен ультиматум о сдаче. После его отклонения были произведены выстрелы с Петропавловки и один холостой выстрел с крейсера «Аврора». Начался пулеметный и винтовочный обстрел Зимнего дворца, который продолжался 10–15 минут. После этого часть защитников Зимнего сдалась, остальным был вновь предъявлен ультиматум. После их отказа сдаться был открыт огонь из 3-дюймовых полевых пушек, который окончательно деморализовал обороняющихся. Отряды ВРК практически беспрепятственно проникли во дворец и арестовали министров Временного правительства. Антонов-Овсеенко вспоминал: «Наши потери при захвате Зимнего были невелики — пять матросов и один солдат убиты; много легкораненых; на стороне защитников правительства никто сколько-нибудь серьезно не пострадал».
Через несколько дней по Петрограду был распущен слух, что орудия «Авроры» обстреливали Зимний дворец боевыми снарядами. Белышеву пришлось писать письмо в газету «Правда», которое было опубликовано 27 октября. «Печать пишет, что “Аврора” открыла огонь по Зимнему дворцу, но знают ли господа репортеры, что открытый нами огонь из пушек не оставил бы камня на камне не только от Зимнего дворца, но и он прилегающих к нему улиц? (…) был произведен только один холостой выстрел из 6-дюймового орудия, обозначавший сигнал для всех судов, стоящих на Неве, и призывающий их к бдительности и готовности». Однако советской пропаганде был нужен яркий образ, символ. Именно эту символическую роль и сыграл холостой выстрел «Авроры», «возвестивший начало новой эры». И быть бы «Авроре» переплавленной на иголки, если бы не этот выстрел… Однако прежде чем стать «флагманом революции», пришлось крейсеру пройти и восстановительные ремонты, и ходить в дальние походы, и участвовать в обороне Ленинграда. В 1944 году адмирал флота И.С. Исаков написал всесильному члену Политбюро А.А. Жданову письмо с предложением «сделать “Аврору” музеем-памятником, навечно связанным с Ленинградом, Октябрьской революцией и обороной Ленинграда». Именно связь с революцией сыграла решающую роль в судьбе крейсера. Первоначально «Аврора» находилась в распоряжении Нахимовского училища, но в 1960 году крейсер был включен в число памятников, охраняемых государством, а вскоре стал филиалом Центрального военно-морского музея. И все бы ничего, но к концу 1970-х годов стало ясно, что корпус крейсера нуждается в серьезном капитальном ремонте. 80 лет непрерывного пребывания в водной среде, дальние походы, участие в боевых действиях не прошли даром для металлической обшивки.
В 1980 году была создана высокая комиссия, которая осуществляла разработку проекта реконструкции крейсера. Рассматривалось несколько вариантов, в том числе постановка корабля на бетонную подушку. Именно так были законсервированы в Японии флагманский корабль адмирала Х. Того «Микаса», а также буксиры Ладожской Военной флотилии в Новой Ладоге — зрелище для моряка грустное. В конце концов было принято решение, которое вызвало у части журналистов неадекватную реакцию. Нашлись «смелые» и громкие голоса на телевидении, прокричавшие на всю страну: «“Аврора” — ненастоящая!». В то время всеобщего обливания грязью всех и вся никто и не удивился. Все было плохо, а значит, и с «Авророй» не все в порядке. Не мог не откликнуться на это и известный поэт Е. Евтушенко, написавший что-то о распродаже святынь. Разумеется, в том количестве клубившегося дыма было немного и огня. При реконструкции крейсера были допущены некоторые ошибки исторического плана, небольшая часть деталей, в основном крепежных, выполненных из цветного металла, была распродана на сувениры. Но было сделано главное — корабль был сохранен.
К сожалению, люди, кричавшие о том, что «Аврора» ненастоящая, мало что понимали в технике. Дело в том, что боевой корабль — этот сложнейший организм, предназначенный для морского боя, — имел весьма ограниченный срок службы, определяемый целым комплексом факторов. Это и агрессивная среда (морская вода), и широкий температурный диапазон — от зимовок в затянутом льдом Гельсингфорсе до плавания в тропических широтах, и, наконец, повреждения, наносимые вражескими снарядами. Следуя логике «крикунов», «Аврора» потеряла часть своей «подлинности» во время первого ремонта после Цусимского сражения, то есть уже через три года после ввода крейсера в эксплуатацию. Впоследствии корабль также неоднократно ремонтировался — в 1908 году, в 1916–1917-м, в 1922–1923-м годах, в 1944–1948-м.



Прежде чем превратиться в музей, «Авроре» пришлось пройти капитальный ремонт, во время которого для подводной части корпуса корабля была сделана водонепроницаемая «рубашка» из бетона. В 1946 году нижняя часть корпуса «Авроры» находилась в таком состоянии, что уже тогда можно было говорить о ее полной замене. Но в то время приняли другое, более простое и экономически оправданное для послевоенного времени решение — днищевую часть залили изнутри бетоном. Дело в том, что в конце 1940-х годов в воздухе витала смелая идея изготавливать суда не из металла, а из бетона. Одновременно с ремонтными работами «Аврору» «гримировали» под крейсер «Варяг» для съемок фильма на Восточном Кронштадтском рейде. Съемки закончились осенью 1946 года, после чего «Аврора» снова оказалась беззащитной перед разрушительной силой времени. Стальной корпус крейсера был обшит деревом и медными листами. В свое время это было сделано для того, чтобы предохранить корпус от обрастания моллюсками и водорослями. Поскольку медь и сталь составляют гальванонедопустимую пару, соседство двух этих металлов способствовало более быстрому развитию коррозии. К 1984 году единственным способом спасти крейсер являлась замена старого корпуса по ватерлинии новым, изготовленным по старым чертежам. Однако и противников реконструкции было немало. Были и те, кто считал, что проводить надо не реконструкцию, а реставрацию. Когда в 1984 году «Аврору» поставили в док «Северной верфи» (тогда еще завода им. Жданова), глазам специалистов предстала удручающая картина — кницы пробивались ударом кулака, причем для этого отнюдь не требовалось мастерство каратиста. Металла почти не было — он был сплошь изъеден ржавчиной. И это подтвердило правильность принятого решения. Летом 1987 года «Аврора» снова встала на место своей вечной стоянки.
В 1997 году Л.Л. Поленов писал: «…а что бы произошло, если бы сторонники "истинной" реставрации одержали бы весной 1987 года верх? Маловероятно, чтобы такая длительная, трудоемкая, скрупулезная работа, требующая немалых денежных затрат, была бы в то время завершена. В перестроечное время денег не было даже на строительство и ремонт боевых кораблей. А учитывая то, что находятся люди, которые видят в "Авроре" не памятник отечественного кораблестроения, не ветерана Русского флота, а роковой символ октябрьского переворота, вряд ли бы они поддержали выделение средств для завершения работ».

Источник

@темы: История, Музеи, выставки

---

Дворцовые гренадеры

[S.R.]

Интересные фото, открытки и более подробную информацию можно подчерпнуть здесь >>>


Раскрашенная фотография барабанщика, флейтистов и рядовых Роты Дворцовых Гренадер.
Фотография из коллекции военной униформы Винхайзена (Vinkhuijzen). Электронная галерея публичной библиотеки Нью Йорка (США).

На фотографии представлен характерный типаж Дворцового гренадера. Меховая шапка была пожалована гренадерам в память о победе над императорской гвардией Наполеона. Алый воротник, нагрудный лацкан и обшлага мундира украшены вышитыми золотой канителью петлицами. Кушак также обшит золотым галуном с алым просветом. Обязательным условием зачисления в роту было наличие хотя бы одного Георгиевского креста.


Почтовая открытка с изображением солдата Золотой Роты и с автографом Великого князя Владимира Николаевича.

@темы: История

---

Петровский парк. Петровский путевой дворец. Храм Благовещения

[NADYN]

Продолжая копаться в истории района, в котором живу, нашла еще одну интересную статью.


История Петровского парка тянется в глубь веков. Среди историков существует несколько версий о происхождении названия. Собственно Петровский парк, названный от путевого Петровского дворца, был устроен в первой половине XIX века. Согласно традиционной, самой известной версии, Петровский парк был разбит на землях, некогда принадлежавших московскому Высоко-Петровскому монастырю, — той же обители, что дала имя и улице Петровка, на которой она находится.



Действительно, первое упоминание о местных владениях Петровского монастыря относится к 1498 году, тогда они были весьма внушительными по размерам, доходя до границ Всехсвятского села и до современной линии Рижской дороги. После 1678 года около этих земель появляется село Петровское, когда дед Петра I боярин Кирилл Полуэктович Нарышкин купил у князя Прозоровского соседнее село Семчино, и оно стало именоваться Петровским (будущее Петровско-Разумовское). После стрелецкого бунта 1682 года в нем была возведена вотчинная церковь во имя святых апостолов Петра и Павла в честь тезоименитства внука хозяина, царевича Петра, которая и дала имя новому угодью Нарышкиных — селу Петровскому. Запечатлелось ли в нем имя бывших монастырских земель, или оно стало полной тезкой соседнего владения Высоко-Петровского монастыря — по этому вопросу и существуют два основных мнения ученых.

Первое гласит, что это были соседи-«тезки», два разных владения с одинаковым названием «Петровское», но с разным происхождением имени. У одного, что было в районе Петровского парка, оно явилось от Высоко-Петровского монастыря. У другого, будущего Петровско-Разумовского — от местной Петропавловской церкви или даже от имени августейшего внука владельца этих мест, по именинам которого освятили церковь. Высказывались разные предположения о том, что Петр I якобы родился здесь, или что Нарышкин назвал свое владение Петровским после рождения царевича.

Согласно другому мнению, село Петровское было единым, в старину огромного размера, на разных концах-крыльях которого возникали разные поселения — и само Петровское, и Петровско-Разумовское и Петровское-Зыково. Столько вариантов одного и того же имени с разными приставками приводит к мысли, что все они — части одного большого целого. Возникновение этих поселений с одинаковым названием в первой части, но с разными окончаниями, было связано с тем, что к тому времени некогда пустынные территории большого монастырского владения стали заселяться и получать свои новые «добавочные» имена. В пользу этой версии свидетельствует тот факт, что село Петровское-Зыково (на территории которого был разбит Петровский парк), основанное в конце XVII века, точно принадлежало Высоко-Петровскому монастырю — и в то время, и после секуляризации 1764 года. Прежде оно называлось только Петровским, и потом запечатлело имя бояр Зыковых, служивших Петру I и обустраивавших это село.

Достоверно одно — село Петровское фигурирует в документах после 1678 года: значит, оно появилось точно при Нарышкиных, которые могли, называя свое новое владение, отдать дань и Петровскому монастырю: возможно, дед Петра возвел церковь, перекликающуюся и с именем очень чтимого Нарышкиными московского Высоко-Петровского монастыря.

Итак, одна версия, что все эти села (Петровское, Петровское-Семчино, Петровско-Разумовское, Петровское-Зыково) суть разные крылья одного старинного владения, села Петровского, возникшего в XVII веке из земель древнего монастырского угодья, в первой части имени которых лежит один и тот же «корень», тем более что все они очень близко расположены. Вторая же версия не связывает между собой Петровское и Петровско-Разумовское, считает их различными по происхождению и по имени, «тезками» по названию, и традиционно выводит имя Петровского парка и путевого дворца от имени местного землевладельца — Высоко-Петровского монастыря.





На историю и облик Петровского парка сильно повлияло место его расположения: на подступе к Москве, у главной государственной дороги России, связавшей в начале XVIII века Москву и Петербург. Именно поэтому на этих землях и был выстроен путевой Петровский дворец, где была последняя остановка царского поезда для отдыха перед Москвой, когда августейшие особы приезжали в первопрестольную на коронацию или на торжества. Прежде деревянные путевые дворцы стояли в селе Всехсвятском, в районе современного Сокола, но со временем настоятельно потребовалось сооружение грандиозное, величественное, торжественное. И повод для его строительства появился. В 1774 году на Ходынском поле поблизости от места будущего дворца прошли торжества в честь заключения победоносного Кючук-Кайнарджийского мира с Турцией. И для «гуляний» архитектор Матвей Казаков выстроил здесь временные увеселительные павильоны в «турецком стиле», символизировавшие завоеванные вражеские крепости.

Место приглянулось императрице Екатерине II, лично прибывшей на празднования. Довольная прошедшими торжествами, она заказала Казакову каменный дворец, с архитектурой по мотивам этих павильонов, — и в честь одержанной победы, и как памятник славе Российской и ее воинам. Дворец, готовый уже к 1783 году, имел два флигеля в виде крепостных стен с башнями в модном готическо-мавританском стиле. Как выразился о нем писатель М. Загоскин, это было «прекрасное здание мавританской архитектуры, переделанной на европейские нравы». У дворца два фасада: один, парадный, обращен к дороге, второй — к парку, иногда называемому Петровской рощей, поскольку собственно Петровский парк появился позднее. Имя Петровского дворца тоже вызывает диспуты среди историков: традиционно считают, что дворец назван так оттого, что был выстроен на бывшем владении Высоко-Петровского монастыря. Другие полагают, что это были выгонные, то есть окраинные земли загадочного села Петровского. Третья версия основана на легенде, связывающей название дворца с именем Петра Великого, и она имеет реальные основания: название дворца точно произошло от имени местности Петровское, но выбор ее именно для названия дворца символизировало преемственность правления Екатерины II начинаниям Петра I.

Сама Екатерина впервые остановилась в этом дворце в 1787 году, и, по легенде, отослала караул, сказав, что будет ночевать под охраной своего народа. И будто бы всю ночь огромные толпы простых людей бродили под темными окнами, оберегая сон своей императрицы от малейшего шороха: «Не шумите, не нарушайте покоя нашей матушки». Остановка в Петровском дворце стала традицией и не прекращалась даже тогда, когда появилась железная дорога, связавшая русские столицы. Первым государем, остановившемся в этом дворце перед коронацией, был Павел I, ему очень понравилось устраивать здесь военные смотры и разводы. А за ним последовали и Александр I, и Николай I, в правление которого началась главная страница в истории Петровского дворца и Петровского парка.

Именно этот дворец определил создание и Петровского парка, и всей окружающей престижной местности, где требовалось парадное единообразие, соответствующее императорскому дворцу. Около дворца уже в конце XVIII века стали строиться загородные дома знати — князей Голицыных, Волконских, Апраксиных. Здесь в 1827 году в одном из домов, принадлежавшем Соболевскому, провожали в Петербург Пушкина. Но время знаменитых дач в Петровском парке было еще впереди. А пока, в 1826 году, здесь ждали на коронацию государя Николая I. Дворец после Наполеона пребывал в запустении, хотя он и понравился французскому императору, который даже давал в нем приемы и советовался с модисткой мадам Обер-Шальме об отмене крепостного права в России. Захватчики подожгли дворец так, что его купол обрушился, изуродовали прилегающую территорию, но вспомнили о нем только к коронации нового государя. Осмотрев дворец, Николай I приказал его восстановить и устроить здесь роскошный регулярный парк, московский Версаль для гуляний и для облагораживания территории вокруг дворца,— указ о том вышел в 1827 году.



Устройство огромного Петровского парка в 94 га было поручено английскому (по другим данным, шотландскому) архитектору Адаму Менеласу и садовнику Финтельману. По плану, от дворца тремя лучами должны были расходиться кленовые и липовые аллеи, а в районе Масловки предполагался парк с мостиками и прудом, с английскими дорожками, кофейнями, купальнями и летним театром. Оттого Петровский парк стал любимым местом гуляний московской аристократии и интеллигенции, здесь бывали Пушкин, Лермонтов, С.Т.Аксаков и многие другие. Тут запрещалось иметь трактиры и постоялые дворы, и публика попроще гуляла в Нескучном саду или в Марьиной роще. Заведовать же строительством поручили сенатору А.А. Башилову, начальнику Московской комиссии по строениям, чье имя теперь носят местные Башиловские улицы. Именно он превратил Петровский парк в известнейшее место: когда в Москве писали или говорили слово «парк» — речь шла именно о Петровском парке. Но сенатора запомнили за его особое детище — знаменитейший «воксал», которым Башилов увенчал создание Петровского парка. Так называлось садово-парковое «увеселение», пришедшее из Англии: деревянное здание с галереями для общественного отдыха, где посетителей за пять рублей ждали театральные представления, танцы, рестораны с ужинами, концерты, балы, игры, бильярды, читальни и даже фейерверки. Башилов весьма продумал свое заведение — в библиотеке Пушкина сохранилась его книга «Изложение об устройстве вокзала в Петровском парке в Москве» с дарственной надписью: «Его высокоблагородию Александру Сергеевичу Пушкину от учреждения воксала Сенатора Башилова, 1836, Дек. 3 дня». Известно, что Пушкин сочинил на него эпиграмму. Воксал Башилова, устроенный в 1835 году по проекту архитектора М.Д. Быковского, позднее вернувшего к жизни Ивановский монастырь, имел своих предшественников в виде воксала Грога в Нескучном саду и Медокса в Таганской части, но к тому времени от них не осталось и следа. Так что в первой половине XIX века это было единственное в своем роде заведение.

Жизнь здесь особенно забурлила после того, как в 1836 году вышел новый указ императора Николая I о раздаче земель от Тверской заставы до Петровского парка для загородных дач, с требованием, чтобы домики имели хороший архитектурный вид и стояли фасадом на дорогу. Фасады следовало предварительно утверждать в Комиссии для строений, и тот же М.Д. Быковский разработал типовые проекты дачных домиков Петровского парка, но в самых разнообразных вариантах, от готики до мавританского стиля.

Это не было новшеством. Слово «дача» возникло еще во времена Петра I, когда он приказал выделить («дать») под Петергофом земли для застройки, облагородившей бы парадную дворцовую местность. Публика в Москве тоже предполагалась элитная, которой было под силу осуществить подобное дело. Однако и здесь «дача» означала почти то же самое, что и при Петре I.

Домики в Петровском парке строились на «дачу льготных ссуд», то есть в поощрение давали казенных пять тысяч рублей на отстройку. Дачи в Петровском парке были самыми модными в старой Москве, нечто вроде современного Рублево-Успенского шоссе. Было здесь и огромное владение самого Башилова, который потом отдал его Транквилю Яру под ресторан. Здесь находились дачи писателя М. Загоскина, актера Михаила Щепкина, дачи князей Щербатовых, Трубецких, Апраксиных, Барятинских, Голицыных, Волконских, Оболенских, Толстых, Талызиных и — Нарышкиных.

Местная дачевладелица Анна Дмитриевна Нарышкина и основала здесь Благовещенскую церковь в первой половине XIX столетия.



Здесь, на даче в Петровском парке, умерла ее тринадцатилетняя внучка Анна Булгари, а перед тем она похоронила свою единственную дочь, графиню Марию Булгари. Женщина в скорби дала обет построить на месте смерти девочки церковь и в 1842 году подала соответствующее прошение святителю Филарету, митрополиту Московскому и государю Николаю I. Анна Дмитриевна была женой камергера и имела землю, арендованную у ведомства Московской Дворцовой конторы, и обещала: перенести свою дачу на подобающее расстояние от нового храма, пожертвовать на его строительство 200 тысяч рублей, обеспечить утварью, внести еще 10 тысяч на содержание священников и обеспечить их жильем.

Место для храма очень подходило для его потенциальных прихожан. Еще раньше смотритель Петровского дворца сообщал, что местные дачники хотели бы иметь здесь собственный приходской храм. Ведь ближайшими были только храм в селе Всехсвятском и храм Василия Кесарийского на 1-й Тверской Ямской, к которому были приписаны дачники Санкт-Петербургского шоссе. Оба храма находились в значительном отдалении от Петровского парка. И владельцы дач уже в 1835 году просили устроить им летнюю палаточную церковь — только на дачный сезон — на заднем дворе Петровского дворца. Тогда император сделать это не разрешил, а дачники проживали здесь временно и полноценный приход составить не смогли бы. Новый храм, устраиваемый Нарышкиной, позволил бы устранить все эти трудности, но у него оказался достаточно сложный путь.

Во-первых, эта местность около дворца была под особым контролем дворцового ведомства. При Николае I Петровский дворец стал не только Путевым, но и загородной императорской резиденцией, с соответствующим статусом. Любая мелочь должна была долго согласовываться и зачастую получать разрешение самого императора. Во-вторых, неожиданно встал вопрос о приходе. Потенциальный местный приход, как оказалось, официально относился к Всехсвятской церкви (на Соколе), и ее настоятель возражал против строительства нового храма ради сохранения своего прихода и содержания церкви неоскуденно. Нарышкина получила отказ от Московской Духовной Консистории, где ей еще указали, что выделенных ею средств не хватает на подобающее содержание храма, и земли Дворцовой конторы могут застраиваться лишь с ее разрешения. И тогда Нарышкина обратилась к самому государю, который разрешил строительство храма в тот же 1843 год. Было предписано молиться в нем о храмоздательнице и ее роде.

Теперь для храма следовало назначить духовенство и после освящения определить приход. Для возведения же храма близ императорского дворца, согласно решению Консистории, требовался особо опытный архитектор. Первым был назначен знаменитый Евграф Тюрин, архитектор Богоявленского собора в Елохове и Татьянинской церкви Московского университета. Его проект предполагал возведение храма-копии Петровского дворца — храм с двумя колокольнями галереями и огромным куполом, что было не дозволено императором, так как церковь не имела к Петровскому дворцу никакого отношения, кроме месторасположения.



И архитектором Благовещенского храма стал Федор Рихтер, директор Московского Дворцового архитектурного училища, участвовавший в строительстве Большого Кремлевского дворца. Именно он отреставрировал и палаты бояр Романовых на Варварке, за что был награжден орденом Святого Владимира III степени, а за труд «Памятники древнерусского зодчества» пожалован бриллиантовым перстнем.

Однако первый проект Рихтера император тоже отклонил. Архитектор составил его по мотивам древнемосковского храма Иоанна Предтечи в Дьякове около Коломенского: столпообразную колокольню венчал огромный параболический купол. В следующем проекте, который был утвержден в Петербурге, купол сделан шатровым, а главка самого храма — традиционной московской луковкой. Кроме того, храм стал двухтажным: Благовещенский престол был освящен на втором этаже, где не было отопления — там проводились богослужения летом. В его алтаре находилась большая икона «Моление о чаше». А в нижнем ярусе устроили приделы во имя преподобных Ксенофонта и Марии со чады и Симеона Богоприимца и Анны Пророчицы — по именинам храмоздательницы. Помимо самого проекта, Николай I утверждал даже вариант резного иконостаса, и после августейшего утверждения архитектор не мог изменить по ходу работ ни одной детали.

Храм был торжественно заложен на праздник Благовещения в 1844 году. Освятили его уже в 1847 году, но только верхний храм. Устроен он был великолепно, щедро, с серебром, позолотой, финифтью, бархатом, и не имел недостатка ни в утвари, ни в богослужебных книгах. К тому же для содержания храма Нарышкина передала в казну Московского опекунского совета 25 тысяч рублей ассигнациями. Духовенство назначили из храма свв. Иоакима и Анны на Большой Якиманке. Однако прекрасный храм, определенный к Никитскому сороку Москвы, был объявлен… бесприходным.

Дело состояло в следующем. После освящения храма в тот же 1847 год Нарышкина обратилась в Консисторию с просьбой определить приход новоустроенной церкви из местных дачников, живущих около нее. В просьбе было отказано во избежание разорения прихода Всехсвятского храма. Благовещенский храм мог принять под свою сень любого верующего человека, пожелавшего бы зайти в него, но собственного постоянного прихода при этом не иметь. Нарышкина, не утратив душевных сил, уговорила дачников Петровского парка написать прошение о разрешении им числиться в приходе новоустроенного храма — ведь это были очень именитые люди. Более тридцати подписей стояло на этом прошении, но выяснилось, что большинство подписавшихся проживали здесь временно, на дачный сезон, а многим из них, как князю Оболенскому, было даже удобнее ходить в Васильевский храм на Тверской. В итоге вопрос решился мирно и в пользу нового храма. Приход был образован из дачников, которые подписались под прошением Нарышкиной и прежде были прихожанам Всехсвятской церкви. Сюда же, в Благовещенский храм, приписали слуг вельможных дачников Петровского парка и солдат из казарм Ходынского поля. А те, что жили на Петербургском шоссе, остались в приходе Васильевской церкви.

На судьбу Благовещенского храма повлияла близость к императорскому дворцу. Очень скоро после освящения в церкви был произведен первый ремонт в связи с тем, что в 1856 ожидали на коронацию государя Александра II, и для него готовили дворец. Известно, что Петровский дворец был любимым местом пребывания Александра Освободителя. Как обычно, без охраны, он каждое утро совершал по аллеям Петровского парка прогулки с собакой. При нем, кстати, было разрешено допускать во дворец всех желающих осмотреть его, кроме тех дней, когда здесь пребывала императорская семья, причем эти экскурсии были бесплатными.

А после очередного поновления храма в начале ХХ века, на его колокольне появились уникальные замечательные колокола с изображениями Святой Троицы, Благовещения Пресвятой Богородицы, Боголюбской иконы Божией Матери, святителя Николая, святых праведных Симеона Богоприимца и Анны Пророчицы, преподобных Ксенофонта и Марии.

«КРАСНЫЕ ЛИСТЬЯ, СЕДАЯ ЗЕМЛЯ»
Столь образно писала о Петровском парке Марина Цветаева. Эпоха капитализма, начавшаяся после Великих Реформ Александра Освободителя, изменила и Петровский парк, и приход Благовещенского храма. Во второй половине XIX века Петровский парк оставался излюбленным местом как для дач, так и для увеселений, только теперь здесь появились и другие дачники, и другие увеселения. Тут стали строить виллы богатеи, купцы, промышленники и прочая новая капиталистическая знать — они и принесли сюда свои развлечения в виде ресторанов с цыганскими хорами и кутежами. Первым из всех поблизости от Петровского парка обосновался знаменитый ресторан «Яр», который занял бывшее владение сенатора Башилова еще в 1836 году; здесь особенно любил обедать Гоголь. Среди купечества «Яр» пользовался наибольшей популярностью, позднее появились следующие по известности «Стрельна» и «Мавритания», попавшие на страницы Лескова и Льва Толстого.

Однако сам Петровский парк все еще предназначался для воскресных гуляний, с катаниями в экипажах и чаепитиями. Даже аэронавты плавали на воздушных шарах над просторами Петровского парка и прыгали с парашютами, развлекая народ. В дореформенную эпоху здесь все еще гуляла «элегантная публика» — по вечерам, когда было меньше пыли, катались на лошадях и в экипажах, показывали наряды и убранство, вплоть до одежды кучера. Однако аристократов уже стала заметно теснить публика попроще — мещане, крестьяне и, главное, купечество всех мастей.

Так что летом в Петровский парк ездили линейки, зимой сани с кондуктором, а в 1899 году сюда отправился со Страстной площади первый электрический трамвай, столько желающих было гулять в Петровском парке и жить здесь на дачах. Незадолго до революции появился даже проект провести сюда ветку наземного метро. Помимо гуляний и рестораций, московскую публику все еще притягивали театр и воксал-долгожитель: здесь впервые выступил на публике пианист Антон Рубенштейн, здесь музицировал Ференц Лист, в 1863 году на его сцене появился А.Ф. Писарев — он сыграл роль персонажа Анания в собственной драме «Горькая судьбина». А в 1887 году здесь же дебютировала известная актриса Мария Блюменталь-Тамарина в спектакле по роману Дюма-старшего. Только в конце XIX века полностью обветшавший воксал был снесен, а земли парка Дворцовое ведомство охотно сдавало под новую дачную застройку. На дачах здесь теперь жили и сам Писемский, и И.С.Тургенев, и даже «прощеные» декабристы, вернувшиеся из ссылки в конце 1850-х годов, которым в Москве было жить запрещено — среди них был Иван Пущин, друг Пушкина.

Сам же парк потихоньку приходил в запустение, не высаживались деревья, не поддерживались аллеи, не было освещения, поскольку дворцовое ведомство не уделяло ему должного внимания. Однако местное население росло, и за его счет сильно увеличился приход Благовещенского храма. В 1904 году на средства прихожан его перестроили со значительным расширением— теперь храм мог вмещать до двух тысяч богомольцев. Тогда же здесь появилась чтимая древняя Боголюбская икона Божией Матери. Расписали храм вновь только к 1917 году, тогда и сложился окончательно его интерьер. Над росписью трудился Александр Дмитриевич Бороздин, главный художник иконописной мастерской Его Императорского Величества, у которого в доме часто гостил старец Аристокл, недавно причисленный к лику святых.

Бороздин исполнил оригинальный плафон «Благовещения» в главном храме, и скопировал для одного из приделов редкий образ «Проповедь Иисуса Христа в лодке», составленный неизвестным художником, а также воспроизвел композицию В. Васнецова «Бог-Сын» — все это было уничтожено. Трагически оборвалась и жизнь Бородина, арестованного на третий день после начала войны в 1941 году по обвинению в антисоветской агитации за «усиление религиозного влияния среди трудящихся». Есть легенда, что на него донес сам лже-митрополит А.Введенский, глава обновленческого раскола, с которым Бороздин также был знаком. Через год Бороздин скончался в Саратовской тюрьме — и его отпевание совершилось в Благовещенском храме только в июне 1998 года, когда и сам храм вернулся верующим.

А в то время жизнь вокруг поновленного храма тоже сильно изменилась. До наших дней уцелела знаменитая вилла Николая Рябушинского «Черный лебедь», построенная для «шалого» магната архитекторами Г.Адамовичем и В.Маяновым: в будке вместо собаки сидел ручной леопард, а по саду разгуливали павлины и фазаны.



Поблизости Шехтель выстроил дачу для И.В. Морозова. Здесь же была загородная вилла швейцарского часового мастера Вильяма Габю, главного конкурента Буре и Мозера. Он основал свою часовую фирму в Москве в 1868 году с магазином на престижной Никольской улице, имевшим огромную популярность у москвичей. Жили в Петровском парке и поэт Велимир Хлебников, и композитор Сергей Рахманинов, который, будучи студентом консерватории, поправлялся здесь в доме своего отца после тяжелой болезни.

А на нынешней улице 8 марта с 1903 года находилась знаменитая психиатрическая клиника доктора Ф. Усольцева, который устроил ее в домашнем стиле для одаренных пациентов: они находились тут на положении гостей семьи врача.



Самым известным из них был М. Врубель, написавший здесь портрет Брюсова. Бывал тут и художник В.Э. Борисов-Мусатов, навещавший жену близкого друга, и тоже писавший здесь портрет с натуры, по преданию, позаимствовав краски у Врубеля. (В советское время на базе клиники Усольцева была образована Центральная московская областная клиническая психиатрическая больница).

В самом Петровском парке тогда открылся один из первых приютов для животных. В основном, здесь доживали свой век старые лошади, больные и искалеченные, и все те, от кого отказались хозяева: здесь их не только кормили, но и ухаживали и оказывали медицинскую помощь — в приюте служил штатный ветеринар.

Однако все это неблагоприятно сказывалось на парке — его все больше и больше вырубали под строительство. И популярность Петровского парка как места воскресного отдыха и прогулок пошла на спад к началу ХХ века. Только в 1907 году царь запретил дворцовому ведомству раздавать угодья Петровского парка под дачную застройку, где они выходили на Петербургское шоссе.



Поблизости от этих мест прозвучал один из первых зловещих сигналов грядущей революции. В 1869 году революционер Сергей Нечаев организовал жестокое убийство студента Петровской земледельческой академии Иванова за отказ беспрекословно подчиняться ему. Это громкое убийство совершилось в парке академии и, прогремев на всю Россию, попало на страницы романа Достоевского «Бесы», где Нечаев стал прототипом Петра Верховенского. Произошло это не в собственно Петровском парке, а в другом, главном крыле древнего села Петровского, которое потом стало именоваться Петровско-Разумовским.

Революция открыла черную страницу в летописи как Благовещенского храма, так и Петровского парка.

Началось помпезно. Петровский парк был выбран для революционного спорта: уже в мае 1918 года здесь прошло первое после революции соревнование легкоатлетов, словно в преддверии строительства стадиона «Динамо» в 1928 году по проекту А.Я. Лангмана и Л.З. Чериковера. В 1937 году здесь вырос павильон одноименной станции метро, возведенный архитектором Я.Г. Лихтенбергом.



Примечательно, что все упомянутые архитекторы возводили в Москве свои сооружения на месте храмов: Чериковер строил жилой дом на месте Златоустовского монастыря, Лангман — Дом Совета Труда и Обороны (здание Государственной Думы РФ) на месте церкви Параскевы Пятницы в Охотном ряду, а Лихтенберг помогал А.Н. Душкину возводить павильон станции «Дворец Советов» («Кропоткинская») на месте Святодуховской церкви. Петровский Дворец в 1923 году был передан Военно-воздушной инженерной академии им. Н.Е. Жуковского и получил новое революционное имя — «Дворец красной авиации», как считается, придуманное лично Троцким.



Дачи были, естественно, ликвидированы, а сам парк привели сначала в относительный порядок, но, поскольку, здоровых и крепких деревьев в нем почти не осталось, то большую его долю вырубили и отвели освобожденную территорию под строительство стадиона «Динамо». Оставшаяся, дожившая до наших дней часть парка — маленький скверик, по сравнению с его былым могуществом.

С того же 1918 года Петровский парк стал одним из самых трагических мест советской Москвы — здесь, на глухой окраине, проходили чекистские расстрелы, особенно после покушения Фанни Каплан на Ленина и объявления красного террора в сентябре 1918 года. Именно здесь в числе первых был расстрелян новомученик, протоиерей Иоанн Восторгов, последний настоятель собора Покрова на Рву на Красной площади, причисленный к лику святых на Юбилейном Соборе, как и погибший вместе с ним епископ Селингинский Ефрем. Здесь же были казнены бывший министр внутренних дел Н.А. Маклаков, бывший председатель Государственного Совета России И.Г. Щегловитов, бывший министр А.Н. Хвостов и сенатор И.И. Белецкий. Перед казнью они вознесли последнюю молитву Господу и подошли под последнее благословение пастырей. Отец Иоанн в последнем слове призвал их верить в милосердие Божие и грядущее возрождение России.

А Благовещенский храм был закрыт предположительно в 1934 году и последовал за «своим» Петровским дворцом — его здание тоже передали академии им. Жуковского и устроили в нем склад, полностью уничтожив интерьер. Последний его настоятель, протоиерей Авенир Полозов, потом служил в храме на Даниловском кладбище, где сам упокоился в 1936 году. Варварское разрушение Благовещенского храма продолжилось и после войны — были надстроены чужеродные ярусы, сломаны главы и крыльцо, а колокольню употребили для… подвесного крана.

У советской власти были свои замыслы и об этой живописной местности, отчасти перекликающиеся с ее дореволюционной историей. Речь идет об экспериментальном «городке искусств» на Масловке, строившемся в 1930-1950 годах для художников. Предполагалось возведение комфортных домиков, избавивших бы талантливых жильцов от бытовых проблем, а пейзаж Петровского парка вдохновлял бы их на творчество. Главным же новоселом советской эпохи в этой местности стал Институт авиационной медицины, обосновавшийся в здании бывшего ресторана «Мавритания». Здесь зарождалась отечественная космическая биология и медицина, и занимались подготовкой первых полетов в космос собак, а потом и человека. Здесь бывали и С.П. Королев, и Юрий Гагарин.




Новая страница в истории Благовещенского храма началась в 1991 году, когда Военно-воздушная академия освободила здание, и он был возвращен Церкви: 29 сентября здесь впервые прошла Божественная литургия. А затем последовала долгая, кропотливая реставрация росписи и глав. Только в 1997 году, когда отмечалось 150-летие храма (со дня подачи прошения Нарышкиной) патриарх Алексий II освятил возрожденный к жизни храм полным архиерейским чином. Главной его святыней стала икона Господа Вседержителя Владыки Мира, у которой, как считается, нет аналогов. Она намного старше Благовещенского храма, и попала в него Промыслом Божиим — молодые люди принесли в храм три большие темные доски, на которых угадывался Лик Спасителя иконографии XIX века, но под ним открылся более ранний, огромный образ оплечного Спаса, относящийся к типу икон северного письма середины XVII века. В открытом Евангелии, которое держит Спаситель, начертано: «Приидите благословеннии Отца Моего, наследуйте уготованное вам Царство Небесное прежде сложения мiра, взалках бо». Нельзя не процитировать строки об этой иконе одного нашего современника: «Образ неотмирен и высок небесной высотой. На нас, грешных, устремлен удивленный взгляд Спасителя с Небес».

А в праздник Успения Пресвятой Богородицы, 28 августа 1997 года, у храма появилась еще одна святыня: внучка о. Авенира Полозова принесла в храм семейную икону Иверской Божией Матери. Настоятель завещал передать ее в дар Благовещенскому храму, когда он будет вновь открыт для богослужения…


Источник

@темы: История

---

Храм Всех Святых на Соколе

[NADYN]

Колокол храма Всех Святых на Соколе
Сокол. Оскал Кока-Колы — реклама с дом.
Волоком движутся к Войковской визг и вой.
Всполохи в небе — знамение иль неон?
Вдруг слышу колокол, колокол над собой.

Бой — одиночные выстрелы — в воздух, вверх!
Бей! — одиночество выстрадать? — выбить в пух!
Боже — ты слышишь? — ты помнишь о нас о всех?
Больно, что нищий наш дух не у всех — на двух.

Колокол молотом: продано! Где душа? —
если давно уже вынесли всех святых!
Господи, Господи, кто из нас повышал
тридцать серебренников до монет златых?!

Смолкнул малиновый звон, и шоссе крестом —
там, возле церкви, намоленной испокон.
Снова заполнили всё трескотня и стон.
Колокол, колокол, колокол — он по ком?
©Сергей Юдин

Люблю время от времени пополнять свои знания по истории района, в котором живу.
О клинике на улице 8 марта, связанной с именем Михаила Врубеля, уже писала. Теперь вот нашла интересную статью о храме Всех Святых на Соколе





Имя Сокол теперь носит теперь древнее село Всехсвятское, названное в конце XVII века по местной церкви, освященной в честь всех святых, а вот ее история более туманная. Село, известное с 1398 года, изначально носило имя Святые Отцы. По легенде, здесь стоял мужской монастырь с соборным Всесвятским храмом, а в окрестном лесу в хижинах жили старцы-отшельники.
Мнения ученых расходится. Одни согласны с тем, что здесь действительно до XV века стоял монастырь с храмом в честь всех святых, другие считают, что собор монастыря был освящен в честь VII Вселенского Собора святых отцов, отчего и произошло название села.
Еще одно странное старомосковское прозвище местности – Лужа Отцовская – объясняется очень просто: здесь протекали речки Ходынка и Таракановка, подтоплявшие местность.
Село Святые Отцы упоминается в конце XV века в духовной грамоте князя Ивана Юрьевича Патрикеева, двоюродного брата московского великого князя Ивана III, согласно которой он передавал это село с другими угодьями своему сыну. Однако род Патрикеевых скоро оказался в опале, и в начале следующего столетия село отошло в казну. С тех пор его хозяева менялись по воле московского государя. Считается, что какое-то время оно принадлежало Троице-Сергиеву монастырю. А в 1587 году царь Федор Иванович пожаловал село кремлевскому Архангельскому собору.
Далее мнения ученых снова расходятся. Одни считают, что в древнем монастыре, независимо от его посвящения всем святым или VII Вселенскому Собору, точно была деревянная церковь в честь всех святых. После упразднения монастыря она осталась приходской и потом, когда село оказалось в руках нового владельца, боярина И. М. Милославского, была перестроена в камне. Другие предполагают, что монастырь упразднили полностью, а Всесвятская церковь появилась самостоятельно и значительно позднее – в XVII веке. Она и дала новое имя селу, которое после революции изменилось на "Сокол", когда здесь стали строить первый в Москве жилищно-строительный кооперативный поселок. Прежняя традиционная версия гласила, что это название произошло от фамилии местного агронома-животновода А. Сокола, жившего здесь и разводившего на окраине Москвы породистых свиней. Теперь придерживаются другой гипотезы. Современные изыскания установили, что название "Сокол" появилось от московских Сокольников, поскольку именно там сначала собирались возводить кооперативный поселок. А агроном с фамилией Сокол действительно жил в одном из домов Всехсвятского села, и, как ни парадоксально, именно в его доме разместилась контора кооператива "Сокол", что и породило версию о происхождении советского названия местности. Иначе, как игрой истории, это не назовешь.
Местность, в которой появился этот храм, издревле располагалась на главном московском тракте. До времен Петра I здесь проходила важнейшая политическая и торговая дорога на Тверь, Великий Новгород и Псков. С правления Петра ее значение повысилось, поскольку отныне она вела в новую северную столицу. Оттого Всехсвятское село очень много повидало на своем веку. Изначально именно во Всехсвятском была последняя остановка царского поезда перед въездом в Москву на коронацию или другие торжества. Перед тем как в конце XVIII века неподалеку был построен путевой Петровский дворец, деревянный путевой дворец стоял во Всехсвятском, так что храм Всех Святых помнит и Анну Иоанновну, и Елизавету Петровну, и Екатерину II…
Интересно, что и для иностранных послов в этой местности тоже устроили путевой двор – на Ходынском поле, где они отдыхали, ждали приглашение на высочайшую аудиенцию и, получив его, ехали в город. Еще в конце XVI века "у Святых Отцов" встречали с почетом шведского принца Густава, жениха царевны Ксении Борисовны Годуновой. В Смутное время здесь располагались войска Василия Шуйского, вышедшие навстречу Лжедмитрию II, стоявшему в Тушине. Потом правительственная армия отступила, и Самозванец ненадолго занял село. По преданию, перед бегством он зарыл где-то здесь свои сокровища. Легенда гласит, что "клад Тушинского вора" спрятан в районе Новопесчаной улицы.
В начале XVIII века в селе Всехсвятском образовалось первое в Москве грузинское поселение. Вместе с тем, когда появился путевой Петровский дворец, значение Всехсвятского упало и оно превратилось в излюбленное место загородных гуляний.
Но была у села и собственная история, которую хранит Всесвятская церковь.
Во второй половине XVII века, после того, как село Святые Отцы было пожаловано боярину Ивану Михайловичу Милославскому, начинается новая жизнь Всехсвятского. Его имя теперь "не на слуху", но все-таки известно нам со школьной скамьи – из учебников истории и из романа Алексея Толстого о Петре I. Кстати, писатель доводился ему очень дальним родственником: его предок П. А. Толстой был племянником И. М. Милославского. А сам Иван Михайлович Милославский был племянником царицы Марии Ильиничны Милославской – первой жены царя Алексея Михайловича.
Современники отзывались о боярине И. М. Милославском как о властолюбивом, коварном интригане и одновременно "гораздо боязливом и весьма торопком", поспешном. Ему было суждено сыграть в русской истории довольно неблаговидную роль, но именно он в 1683 году выстроил в пожалованном ему селе Святые Отцы каменную церковь в честь всех святых, после чего село стало официально именоваться Всехсвятским. Этому предшествовали трагические события.
В 1648 году царь Алексей Михайлович женился на М. И. Милославской и породнился с этим старинным дворянским родом: далекий предок Милославских приехал в Москву из Литвы еще в 1390 году, сопровождая княжну Софью Витовтовну, невесту Василия I. После свадьбы Алексея Михайловича его тесть Илья Данилович выдвинулся на первые роли в государстве, а после его смерти первенство со временем перешло к боярину Ивану Михайловичу Милославскому. В 1669 году Мария Ильинична умерла, оставив наследника-сына Федора Алексеевича, а также Ивана Алексеевича и царевну Софью – будущих правителей России. Государь женился на Наталье Кирилловне Нарышкиной, матери Петра I, но престол после смерти Алексея Михайловича занял старший сын Федор. Когда он скончался в апреле 1682 года, в России грянула политическая гроза, в которой Милославские боролись с Нарышкиными за престол и за близость к трону.
Именно Иван Михайлович Милославский был "перводействительный сочинитель всего того стрелецкого воровства", как выразился о нем современник, то есть главный инициатор и вдохновитель первого стрелецкого бунта 1682 года. И замыслы боярина о сем "воровстве стрелецком", по преданию, рождались в его уединенном владении – будущем селе Всехсвятском.
Бунт вспыхнул в середине мая 1682 года, чтобы помешать воцарению малолетнего Петра в обход его старшего брата Ивана, не способного к управлению, и не допустить возвышения Нарышкиных. Десятилетний царевич Петр был свидетелем этого бунта, после чего начал страдать припадками и нервным тиком: на глазах ребенка стрельцы убили боярина Артамона Матвеева, воспитателя царицы Натальи Кирилловны и покровителя Нарышкиных. Тогда стрельцы, подстрекаемые Милославским, добились соправления с Петром его старшего брата Ивана под регентством царевны Софьи. В Оружейной палате хранится уникальный государев трон о двух сидениях – соправление формально продолжалось до смерти Ивана Алексеевича в 1696 году, правда, реально единоличная власть перешла к Петру в 1689 году.





Хотя стрелецкий бунт 1682 года отчасти достиг своей цели, Софья не благоволила родственнику. И. М. Милославский вскоре был лишен управления военными приказами и удалился в свою вотчину у Святых Отцов. Здесь он скрывался от преследований политических недругов и занялся строительством каменной церкви, может быть, в благодарность за то, что остался в живых, а может с просьбой о защите, или же просто благоустраивая свое владение. В 1685 году он умер, к счастью для себя не дожив до нового стрелецкого бунта 1689 года, когда возмужавший Петр лишил Милославских власти. Однако похоронили боярина не в его новоустроенной Всесвятской церкви, а в не сохранившейся до наших дней церкви Николы в Столпах на Маросейке. История способна на страшные, трагические казусы: в этой же церкви тремя годами раньше упокоились останки боярина Артамона Матвеева, к убийству которого Милославский был причастен. Это кощунство произошло потому, что и Милославские, и Артамон Матвеев жили в приходе этой церкви.
А дальше случилось хрестоматийно известное событие, потрясшее Москву, будто возопила к отмщению кровь убиенного боярина. В конце 1690-х годов недовольство молодым Петром росло и среди бояр, и среди военных, и при дворе, и у простых москвичей. В 1697 году, перед самым отъездом Петра за границу, был раскрыт заговор стрелецкого полковника И. Циклера и боярина А. Соковнина, начальника Конюшенного приказа. На допросе они сознались, что хотели убить государя, что вынашивали эти планы вместе с царевной Софьей и еще называли имя покойного И. М. Милославского, который будто бы при жизни был вдохновителем сих коварных замыслов. По другой версии, они не назвали имя Милославского, но сам Петр усмотрел в этом заговоре его тень. Поэтому его труп разъяренный Петр приказал выкопать из могилы. В повозке, запряженной свиньями, гроб провезли через всю Москву в Преображенское, поставили под эшафот, и кровь казенных заговорщиков стекала на останки боярина. Его ужасную посмертную участь современники назвали "загробной казнью" – так Петр мстил ему и за свое детство, и за родственников, и за самого себя. Ненависть все равно осталась: очередной и последний стрелецкий бунт 1698 года царь нарек "семенем Ивана Милославского".



С тех же пор новая московская церковь Всех Святых на века дала имя селу Всехсвятскому. При Петре и его ожидала новая участь.
Парадоксы истории продолжались. Единственная дочь И. М. Милославского Федосья Ивановна вышла замуж за грузинского царевича Александра Арчиловича, давнего друга царя Петра, и село Всехсвятское перешло к нему как приданое жены, а после ее смерти Петр именным указом пожаловал село в полную собственность вдовца. Так Всехсвятское попало на страницы истории многовековых взаимоотношений Грузии и России.
В своих преданиях грузины, как, впрочем, и русские, относили себя к прямым потомкам Ноя. Они считали своим родоначальником Картлоса, правнука Иафета, а славяне чтили своим праотцем царя Мосоха, сына Иафета. Приход грузин в Москву было не началом, а скорее результатом дружественных отношений Грузии с Россией, когда Грузия терпела бедствия от своих воинственных иноверных соседей, прежде всего от Османской империи, и просила у православной России защиты и помощи.
В 1683 году с разрешения государя Федора Алексеевича в Москву приехали сыновья царя Арчила II, и один из них, царевич Александр Арчилович, не только стал другом детства царя Петра, но и оказался у него в большой милости. Приняв русское подданство, он сопровождал государя в Амстердам, строил на Урале артиллерийские заводы и стал одним из первых русских генералов, хотя его судьба сложилась трагически. А в 1699 году в Москву прибыл сам Арчил II с женой и свитой и поселился во Всехсвятском. Позднее там была создана первая грузинская типография.
При Петре же последовала новая волна грузинских августейших иммигрантов.



В 1724 году в Москву приехал царь Вахтанг IV с семьей, духовенством и многочисленной свитой, в которой был и дворянин Зандукели – предок будущего Силы Сандунова, актера и создателя Сандуновских бань. Грузинский правитель тоже отправился во Всехсвятское. Поскольку численность грузинской колонии в Москве оказалась очень высока – несколько тысяч человек, – ей были отведены и прекрасные земли на Пресне, в районе нынешних Грузинских улиц и Тишинки. Так в старой Москве образовалось два главных грузинских поселения: древнейшее находилось во Всехсвятском, второе – на Пресне. Был им передан и роскошный дом Василия Голицына в Охотном ряду, а под Грузинское подворье Петр отдал Донской монастырь. В 1712 году под алтарем Большого Донского собора освятили придельный храм в честь Сретения Господня, ставший усыпальницей грузинских царей и князей.
Храм Всех Святых тоже стал усыпальницей московских грузин. На его погосте был похоронен Иван Багратион, отец знаменитого генерала П. И. Багратиона. Сам полководец и поставил памятник на отцовской могиле.
К тому времени вся московская грузинская знать вошла в высшее общество Москвы, и многие стали членами Английского клуба, как и Петр Багратион. Именно потому его и чествовали после Шенграбенского сражения в Английском клубе на Страстном бульваре. Русские солдаты не только не смущались его национальностью, но и прозвали по-своему: "Бог рати он".
Петр I и сам гостил во Всехсвятском у своего друга Александра Арчиловича, когда тот еще был жив, а потом навещал здесь его наследницу-сестру и пировал у нее ночью в январе 1722 года, когда прибыл в Москву на празднование Ништадтского мира – победы в Северной войне. Наутро из Всехсвясткого отправилось триумфальное шествие в Кремль: целая флотилия кораблей ехала по Москве на санях.
А чуть позже, 30 августа 1723 года, во Всехсвятском остановилось шествие со святыми мощами благоверного князя Александра Невского, когда по приказу Петра их переносили из Владимира в новую северную столицу, и на пути своем они почтили Москву.
Царевич Александр Арчилович попал во время Северной войны в плен и умер в Стокгольме в 1711 году, не оставив потомства. Всехсвятское перешло к его сестре Дарье Арчиловне. Она и построила здесь в 1733-1736 годах новую прекрасную церковь, которая дожила до наших дней.



Главный престол освящен в честь всех святых, а два придела – в честь иконы "Всех скорбящих Радость" и во имя праведных Симеона Богоприимца и Анны Пророчицы. Этот последний придел был освящен в честь тезоименитства императрицы Анны Иоанновны, которая благоволила к Дарье Арчиловне, а в феврале 1730 года останавливалась в путевом дворце Всехсвятского. Есть, правда, и другое мнение: престол во имя небесной покровительницы императрицы освятили, чтобы избежать опалы.



Тот февраль был поистине роковым для России. Словно далеким, искаженным эхом отозвались события мая 1682 года. Во Всехсвятское приехала Курляндская герцогиня Анна Иоанновна, племянница Петра и дочь его соправителя, царя Ивана Алексеевича. Она приехала в Москву принимать власть, предложенную ей Верховным тайным советом – политической верхушкой России. Незадолго до того, в январе 1730 года, в Петровском дворце умер Петр II, не оставивший завещания и даже не успевший жениться. Во Всехсвятском Анна Иоанновна принимала членов означенного совета. Их умысел состоял в том, чтобы ограничить самодержавную власть "кондициями", то есть определенными обязательствами, условиями, ограничивавшими волю самодержца в пользу нового правительственного органа – Верховного тайного совета. Эту "затейку" историки порой называют предтечей конституционной монархии, зародышем мысли о ней. Анна Иоанновна сначала согласилась на кондиции, но потом по ряду политических причин изволила оные кондиции "изодрать", после чего "затейка" об ограничении власти самодержца была надолго забыта. В тот день, 25 февраля, когда Анна Иоанновна разорвала кондиции, на небе явилось красное сияние, что было расценено как неблагоприятное знамение.
А новопостроенная Всесвятская церковь стала центром грузинской колонии в Москве, и богослужения там одно время велись на грузинском языке. В самом конце XVIII века очередной владелец Всехсвятского села, князь Георгий Бакарович, обновил храм и устроил на левом клиросе царское место. Это было время расцвета Всехсвятского, где стоял Летний дворец с роскошным садом, оранжереями и прудом, по которому гости совершали водные прогулки в гондолах. А в престольный праздник во Всехсвятском было большое народное гуляние. В 1812 году и храм, и село разорили воины Наполеона, но стараниями царевича Георгия все было восстановлено и храм благолепно украшен.



После Отечественной войны Петербургское шоссе, начиная от Тверской заставы, согласно царскому указу стало пристойно застраиваться и заселяться знатными дачниками. Часть их приписалась к приходу храма Василия Кесарийского на Тверской, а другая часть – к Всехсвятскому храму, так что в его приходе оказалась и московская аристократия, например князь Оболенский. Лишь с постройкой в середине XIX века Благовещенского храма в Петровском парке часть именитых дачников стала его прихожанами, покинув Всехсвятское. Известно, что в 1916 году диакон церкви Всех Святых помогал иконописцу А. Д. Бороздину расписывать Благовещенский храм. Неоднократно обновляли и Всехсвятский храм. До революции это был один из самых больших приходов в Москве и храм мог вместить несколько тысяч молящихся.
После прокладки шоссе в 1830-е годы во Всехсвятском начались массовые народные гуляния. Если в соседнем Петровском парке предпочитала веселиться знать, то в более отдаленном Всехсвятском – простые москвичи. Здесь также стали селиться дачники, особенно офицеры с семьями, поближе к Ходынскому полю, где размещались летние лагеря московского гарнизона. Здесь же, во Всехсвятской роще, в 1878 году был устроен Александровский приют для увечных и престарелых воинов только что отгремевшей русско-турецкой войны. В честь их подвига в старой Москве воздвигли две часовни- памятника: героям Плевны у Ильинских ворот и часовню Александра Невского на Манежной площади. По преданию, приют во Всехсвятском был выстроен близ того места, где в 1723 году сделало остановку шествие с мощами святого Александра Невского в Москву.
Незадолго до революции, когда шла другая война – Первая мировая, в окрестностях Всехсвятского, близ его церкви, было создано Братское кладбище для павших русских воинов. Святая великая княгиня Елизавета Федоровна, которой принадлежала идея об устройстве этого кладбища, взяла над ним официальное покровительство, ее поддержала Московская городская управа, приняв соответствующее решение в октябре 1914 года.



Кладбище было поистине братское – оно предназначалось для погребения офицеров, солдат, санитаров, сестер милосердия и всех, кто погиб "во время исполнения своего долга на театре военных действий", павших на поле брани или умерших от ран в госпиталях. Под него выкупили землю у местной владелицы А. Н. Голубицкой. Попечителем же кладбища стал гласный Московской городской думы Сергей Васильевич Пучков – это его стараниями несколькими годами раньше в Москве был воздвигнут памятник "святому доктору" Ф. Гаазу, который и теперь, к счастью, стоит в Малом Казенном переулке.
Открытие Братского кладбища состоялось 15 февраля 1915 года. На нем присутствовала Елизавета Федоровна. Около кладбища освятили часовню, где было совершено отпевание первых похороненных. Всего же здесь упокоились около 18 тысяч человек. Летом 1917 года в Московскую думу обратились супруги Катковы, потерявшие на войне двух сыновей, с просьбой разрешить им построить на кладбище Преображенский храм с приделами во имя архангела Михаила и Андрея Первозванного – по тезоименитству павших воинов. Они выделили на храм все необходимые средства, но с условием, чтобы он был построен архитектором А. Щусевым в русском стиле, с традициями северного зодчества. Просьба была исполнена – новый храм освятили в 1918 году.
Революция принесла в район Всехсвятского самые радикальные изменения, когда вся окружающая село территория стала полигоном для социалистических экспериментов в строительстве. Начали с нового названия местности, поскольку старое историческое имя было нестерпимо. В 1928 году Всехсвятское превратилось в поселок Усиевича – в честь революционера, чье имя теперь носит улица между станциями метро "Аэропорт" и "Сокол". В 1933 году появилось название Сокол, когда Всехсвятское стало свидетелем и участником первого революционного эксперимента в области жилищного строительства, в котором и тогда ощущался острейший дефицит. В качестве одного из средств ликвидации дефицита появилась идея жилищно-строительных кооперативов, то есть возведения индивидуальных домов на свободных, преимущественно окраинных территориях Москвы, каким и было Всехсвятское. Самым первым в Москве жилищно-строительным кооперативом стал экспериментальный поселок Сокол. Он был элитным и задумывался не для рабочих, а для интеллигенции – художников, литераторов, скульпторов, инженеров, чиновников высокого ранга. Оттого и местные улицы были названы в честь великих русских художников – Левитана, Поленова, Шишкина, Сурикова…
Экспериментальное строительство государственной важности поручили архитектору-конструктивисту В. А. Веснину а в проектировании домов принимал участие А. Щусев. Эксперименты, кроме самой идеи жилищно-строительного кооператива, касались и архитектуры домов поселка, и апробации новых строительных материалов. А главное, здесь внедрялась та же идея социалистического дома-города, что присутствовала и в замысле знаменитого "дома на набережной": поселок представлял собой самообеспечивающийся, замкнутый городок с собственными магазинами, детскими садами, библиотекой и сферой обслуживания. Здесь жили художник А. М. Герасимов, друг и идеолог Льва Толстого В. Г. Чертков, Крандиевские, чья родственница-поэтесса стала женой писателя А. Н. Толстого…
Генеральный план 1935 года также предусматривал для старого Всехсвятского изменения. Здесь должен был пройти один из трех главных лучей-магистралей, которые прорезали бы Москву насквозь. Этот луч шел по оси северо-запад – юго-восток: от Всехсвятского – до автомобильного завода им. Лихачева через центр города. После Великой Отечественной войны от этой грандиозной идеи отказались, но эксперименты в бывшем Всехсвятском продолжались. Тогда здесь по методу скоростного индивидуального строительства были возведены "те самые" знаменитые сталинские дома. Здесь опробовали и новые типы элитного жилья разной этажности, и индивидуальную планировку квартир, и варианты декоративного оформления.
Все эти эксперименты ударили по храму Всех Святых и по Братскому кладбищу. В 1923 году храм захватили обновленцы, а в 1939 году он был закрыт, его пятиярусный иконостас публично сожгли во дворе, а в самом храме, по обыкновению, устроили склад. Однако вскоре после восстановления патриаршества к нему вернулась жизнь. Уже к Пасхе 1946 года он был заново освящен – это была одна из самых ранних "реабилитаций" закрытого храма в советское время. В нем появились святыни: чтимый образ Казанской Богоматери и икона Всех Святых. Во Всехсвятском храме 29 июня 1947 года Патриарх Московский и всея Руси Алексий I совершил хиротонию архимандрита Нектария во епископа Петрозаводского и Олонецкого. Настоятелем Всехсвятского храма назначили протоиерея Михаила Галунова, который прежде был настоятелем (к сожалению, последним) роскошной церкви Климента Римского в Замоскворечье. Здесь, в храме на Соколе, он создал великолепный хор. Но колокола храма зазвучали только в 1979 году.
Трагическая судьба постигла и священное Братское кладбище. Поздней осенью 1917 года там появились новые могилы, в которых по благословению Святейшего патриарха Тихона похоронили офицеров и юнкеров, павших в революционных ноябрьских боях в Москве. Уже в середине 1920-х годов кладбище было закрыто и затем уничтожено при строительстве метро, хотя, по другим данным, единичные захоронения продолжались вплоть до 1940-х годов. Есть легенда, что одна могила с памятником сохранилась, потому что отец убитого воина лег на надгробие и сказал: "Уничтожайте меня вместе с ним". Памятник оставили, поскольку этот отец был видным деятелем наркомата продовольствия. Второй удар по кладбищу нанесла социалистическая реконструкция местности в 1940-х годах, когда появилась новая жилая застройка в районе Песчаных улиц. На месте снесенного Преображенского храма появился кинотеатр "Ленинград". Похожая участь постигла кладбище при Всехсвятской церкви: его полностью уничтожили перед Олимпиадой-80, оставив лишь надгробие с могилы отца Багратиона.
Исторические и политические перемены нашего времени благоприятно повлияли на Всехсвятский храм, хотя, к сожалению, он стал одной из "пизанской башен" Москвы: наклон колокольни произошел из-за вод речек Ходынки и Таракановки, заключенных в коллектор, близости метро и особенностей почвы (не случайно здешние улицы названы Песчаными).



В 1992 году Всехсвятский храм получил статус патриаршего подворья, и вскоре храм и прилегающая к нему территория стали настоящим православным историческим мемориалом.



Были поставлены кресты в память жертв красного террора и в их числе священномучеников протоиерея Иоанна Восторгова (последнего настоятеля собора Василия Блаженного) и епископа Селингинского Ефрема, расстрелянных в Петровском парке. В сквере у храма установлены памятники павшим в германской, гражданской, Великой Отечественной войнах, Георгиевским кавалерам, юнкерам, генералам и участникам Белого движения.



Память воинов Белой армии была почтена здесь впервые в России отдельным мемориалом, когда в 1994 году по благословению патриарха Алексия II у храма воздвигли памятник "Генералам Российской императорской армии и Белого движения".



[В прошлом году памятник с именами Шкуро и Краснова был разбит. Впрочем, вопрос о правомерности его открытия тоже до сих пор остается спорным.

]

Именно во Всехсвятском храме начались ежегодные панихиды по генералу А. И. Деникину в день его смерти 7 августа, а на панихиде в 2002 году ему впервые воздали здесь воинские почести. Недавно его останки были перенесены в Россию и захоронены на кладбище московского Донского монастыря.
К Всехсвятскому храму приписана и восстановленная в 1998 году Спасо-Преображенская часовня Братского кладбища, на Новопесчаной улице. Теперь в ней вновь служатся панихиды по убиенным воинам. И в августе 2004 года, в 90-ю годовщину со дня начала Первой мировой войны, на Братском кладбище тоже открылся исторический мемориал. Тогда в храме Всех Святых была отслужена панихида, а затем на Новопесчаную улицу направился крестный ход.
А чуть раньше, 9 февраля 2004 года, в годовщину начала русско-японской войны и 100-летия подвига крейсера "Варяг", в храме прошла панихида по участникам обороны Порт-Артура, героическим морякам крейсера и всем русским воинам, воевавшим за Отечество.

Источник

Статья размещалась в православном электронном издании, поэтому у нее соответствующий настрой. Но статья интересная, поэтому вырывать из нее какие-то куски я не стала.
А вот церковь на Соколе…
Слышала утверждение о том, что в нее приезжал молиться сам Сталин. Правда, эти сведения не имеют документальных подтверждений, основываясь на словах нескольких прихожан.
Неоднократно слышала от многих живущих людей утверждения, что эта церковь «злая», «плохая». Ее не любят за царящую в ней недружелюбную атмосферу, предпочитая более открытую и доступную церковь в Петровском парке.
У меня самой ни разу не возникало желания хотя бы заглянуть за ограду, дабы увидеть, что там внутри. Обычно мне как историку все интересно. А тут… Идешь мимо и чувствуешь, что атмосфера вокруг церкви неприятная, гнетущая, даже немного пугающе-отталкивающая, несмотря на всю ее богатую и примечательную историю. Хочется побыстрее пройти церковную ограду, не останавливаясь. Даже днем, когда светло.
Хотя все это крайне субъективно.

@темы: История, Точка зрения

---

Вдогонку праздникам: Новый год в начале XX столетия

[S.R.]

Источник@
Источник@@ (Старый Петербург в новогодние дни)

- Вот, смотрите в оба! Нет хуже в Москве беды, как недостаток воды. Дума дать городу водицы не прочь, но боится, что ей в ступе нечего будет толочь, - кричал на рождественской ярмарке дед-зазывала.

На треноге перед ним стоял раёк – ящик с увеличительными стеклами, сквозь которые каждый желающий мог увидеть «живые» картинки. Одним из таких желающих в канун 1908 года был Василий Качалов: рождественских гуляний не сторонились и знаменитости.

Казалось, что в эти дни на улицах Москвы и Петербурга идёт один большой спектакль с «балаганными представлениями, конкурсными развлечениями, живыми картинами и людьми под личинами», - кричали зазывалы на площадях. Не меньше было веселья в театрах, клубах и кафе-шантанах…

До революции новогодние праздники начинались 25 декабря. В этот день отмечалось Рождество. Выходными днями были 25, 26 и 27 декабря, но фактически праздники продолжались до 7 января – ровно 12 дней, которые принято называть святками.

Самое масштабное празднование Нового года и Рождества проходило, конечно, в Большом театре; здесь устраивались главные елки Москвы: утром для детей, вечером – для взрослых. В этих праздниках принимали участие и артисты других театров.

Один из таких праздников был описан в 1915 году на страницах журнала «Рампа и жизнь»: «Елка для взрослых открылась исполнением гимнов. Каждый гимн сопровождался живой картиной. Россию изображала артистка Малого театра А.А. Яблочкина, Францию – г-жа Каралли, Англию – г. Мордкин, Бельгию – г-жа Гельцер и т.д.

После исполнения гимнов артист Малого театра г. Падарин, загримированный Козьмой Мининым-Сухоруком, обратился к публике с призывом жертвовать на помощь пострадавшим от войны».

В новогодние дни Большой театр превращался в своеобразный городок. В амфитеатре была устроена чайная, в которой хозяйничали артистки балета. У сцены по бокам стояли два киоска: в них знаменитая династия Садовских продавала цветы и сладости. Барьеры лож были декорированы цветочными гирляндами. А в главном фойе тем временем проходило катанье с гор под шарманку, на которой играли артисты императорских театров - Сергей Обухов и Александр Южин.

Буфет был превращен в испанскую таверну. Еду и напитки здесь подавали артисты Малого театра. Но особым успехом пользовался их конкурент - солист Большого театра Пирогов, который тем временем пел в буфете куплеты «Тореадора» из оперы «Кармен».

В 1915 году в фойе театра была устроена Малая сцена, где артисты играли спектакли беспрерывно – достаточно было очередным зрителям обступить площадку. Сперва разыгрывался водевиль «Простушка и воспитанная» с участием Ольги Садовской, затем следовали сцены из «Женитьбы». А после на подмостки выходили певицы, чтобы исполнить «Детскую симфонию»…
Иногда владельцы крупных балаганов занимались мошенничеством. А новогодние дни были прекрасным поводом нагреть руки на подгулявшей публике. Такие «нечестные» балаганы были, как правило, на окраинах Москвы и в провинции – на рынках и недалеко от трактиров.

«Вокруг света за одну копейку» - звала реклама. Любопытный бросал копейку в деревянный ящик, проходил в пустой балаган, посреди которого стоял табурет с горящей свечой. Посетителя брали за руку и обводили вокруг свечи. Но поскольку никому не хотелось быть одураченным, то, выйдя на улицу, посетитель говорил: «Сходите непременно! Обхохочитесь».

Еще об одном таком же балагане сообщали газеты в начале января 1908 года. В Петербурге над балаганом красовалась вывеска: «Желание свободно». Входной билет стоил 10 копеек. Внутри балагана был установлен курящийся жертвенник. Господин мрачного вида предлагал любому из посетителей лизать раскаленный железный прут. Любителей не находилось.

- Ну что же, - говорил господин. – желание свободно. С новым годом! Представление окончено, проходите в те двери.

Труднее всего на Новый год приходилось городской элите. Поздравления по телефону считались дурным тоном. Поэтому дамы и господа 1 января разъезжали по городу «с визитами». Надо было посетить всех знакомых, родственников и коллег, чтобы, как минимум, отметиться. А по-хорошему, так и за стол присесть, выпить-закусить. Накрытые столы визитеров ждали повсюду.

Как правило, эти разъезды были театрализованы, поскольку напоминали маскарад. На новый год была традиция рядиться в «личины». Москвичи выворачивали тулупы, надевали маски, брали в руки ухваты и в таком виде разгуливали по знакомым домам.

Однако так поступали не все, поскольку дело это (равно как и театральные представления) считалось греховным. Чтобы очиститься, надо было трижды окунуться в прорубь на Крещение.

К полудню в Москве и Петербурге начинались праздничные катания, причём как на «электрическом трамвае», так и на санях.

Ледовых катков было несколько. Особой популярностью пользовались катки в саду «Эрмитаж» и на Чистых прудах. Играли военные оркестры, а место освещалось разноцветными фонарями.

На центральных улицах тесно. Купеческие выезды – в повозках, одна краше другой. Граждане попроще участвовали в катании «на лихачах». Особенно веселились прохожие по обеим сторонам Тверской, когда однажды такой лихач гнал лошадь, обгоняя повозки, с криком: «Эх, затопчу-у-у-у!» — и не замечал, что у него в санках вывалилось дно и двое седоков бегут в санной коробке со скоростью лошади.

@темы: История, Открытки

---

Улица 8 Марта, д. 1. Врубелевская ограда и Сказочные ворота

[NADYN]

«Лечебница доктора Усольцева состояла из двух скромных деревенских домиков, расположенных в небольшом парке, в пустынном переулке, около Зыкова. Была еще зима, везде лежал снег, кругом было безлюдно. Внутри дома оказались простенькие комнаты, со стенами без обоев, с рыночной мебелью, не впечатления «больницы», но все же было неуютно и не живо.
Д-р Усольцев, знакомый всей Москве завсегдатай всех «премьер», человек поразительно живой, интересный, но со странно сумасшедшими глазами, пригласил подождать минутку. Вот отворилась дверь, и вошел Врубель». (В. Брюсов)

6 марта 1903 года в Москве в окрестностях Петровского парка, где располагались загородные дачи, открылась частная лечебница-санаторий для нервно- и душевнобольных и алкоголиков, поразившая москвичей своей необычностью. Врач-психиатр из Костромы Федор Арсеньевич Усольцев и жена его Вера Александровна приобрели два одноэтажных деревянных флигеля, радикально перестроили их (Федор Арсеньевич сам чертил планы), потом взялись за обустройство сада, привели его в порядок, проложили дорожки для прогулок и… открыли «санаторию» для умалишенных. «Весь строй лечебницы приноровлен к условиям обычной семейной жизни», - писали в газетах. И это было правдой.

По замыслу доктора, больной попадал не в медицинское учреждение со строгими правилами, а в обычный дом – в гости к семейству Усольцевых. По вечерам в гостиной устраивались беседы и концерты, днем больные могли свободно гулять, заниматься своими делами, общаться с доктором. Ничто не должно напоминать человеку о болезни – это и был основной принцип лечения. Весьма эффективного, кстати. Недаром, несмотря на высокую плату (150 рублей в месяц за «санаторию» против всего трех рублей, которые брали в государственных больницах) отбоя от пациентов не было. Особенно широкую известность усольцевская больница обрела в литературно-художественных кругах. Доктор Усольцев был дружен с Гиляровским, Васнецовым, Бенуа, Лансере, Коровиным, Поленовым и многими другими.

В 1904 году в клинику доставили пациента в столь буйном состоянии, что его с трудом могли удержать четверо санитаров. Федор Арсеньевич потом напишет в своих воспоминаниях:

«Я видел его на крайних ступенях возбуждения и спутанности, болезненного подъема чувства и мысли, головокружительной быстроты идей, когда телесные средства не поспевали за их несущимся вихрем. И он все-таки творил. Он покрывал стены своего домика фантастическими и, казалось, нелепыми линиями и красками. Он лепил из глины и всего, что попадало под руку, чудовищно-нелепые фигуры. Но стоило прислушаться к его речам, вникнуть в них, — и нелепость, казалось, исчезала. Были понятны эти обрывки, не поспевавшие за своим неудержимо несущимся, но ярким образом».
Пациентом частной лечебницы Усольцева был Михаил Врубель.

Многие считают, что развитие болезни Врубеля связано с картиной «Демон поверженный». Посетители выставки, где была представлена картина, могли наблюдать художника, который то и дело правил холст. Александр Бенуа писал: «Каждое утро, - вспоминал Александр Бенуа, - публика могла видеть, как Врубель дописывал свою картину. Лицо (демона) становилось все страшнее и страшнее, мучительнее и мучительнее, его поза, его сложение имели в себе что-то пыточно-вывернутое...».

До Усольцева Михаил Александрович наблюдался у профессора Сербского, в санаторий же, как рассказывала сестра Врубеля Анна, брат попал по рекомендации профессора «для завершения лечения». Жена и сестра поселились неподалеку на даче, таким образом Михаил Александрович мог их ежедневно навещать. Лечение дало свои плоды, состояние Врубеля улучшилось, настолько, что осенью 1904 года он вместе с женой решился уехать в Петербург. А в 1905 году вновь попал к доктору Усольцеву. Врубель почувствовал, что знакомые симптомы возвращаются, и вызвал Федора Арсеньевича из Москвы. Словно прощаясь, он пригласил к себе друзей и любимого учителя, побывал на выставке «Нового общества художников», уже вместе с Усольцевым и женой – Надеждой Забелой, известной оперной певицей, посетил Панаевский театр, где девять лет назад впервые увидел свою будущую жену. А на следующее утро уехал в Москву, в санаторий.

В этот год Врубель написал портрет Валерия Брюсова, последнюю свою работу. В 1906 году Михаил Врубель ослеп.
Как писал Брюсов, первоначально портрет был написан на темном фоне. «Этим объясняются, между прочим, и темные краски, положенные на лицо. Зa головой было что-то вроде куста сирени, и из его темной зелени и темно-лиловых цветов лицо выступало отчетливо и казалось живым. И вот утром, в день моего приезда, Врубель взял тряпку и, по каким-то своим соображениям, смыл весь фон, весь этот гениально набросанный, но еще не сделанный куст сирени». Все время после Брюсов сожалел о том, что в итоге работа не получила и половины той выразительности, что была вначале.

В декабре 2006 года забор решили сломать или «отремонтировать». Съемка 2006 года, фото Алексея Степанова.
За время пребывания в лечебнице Усольцева Врубелем было создано множество работ, в том числе, и портрет доктора, на котором художник написал «Дорогому и многоуважаемому Федору Арсеньевичу от воскресшего М. Врубеля». Доктор Усольцев вспоминал: «Когда он брал лист бумаги, то вся картина была уже на ней перед его умственным взором, и он начинал воспроизводить ее так, как ребенок воспроизводит картину на восковой бумаге, обводя по частям ее контуры и вырисовывая отдельные уголки. Он никогда не рисовал эскизами, а, набросав несколько угловатых линий, прямо начинал детально вырисовывать какой-нибудь уголок будущей картины и часто начинал с орнамента, с узора, который очень любил. Часто случалось, что, тщательно вырисовав какую-нибудь деталь, уголок картины и общими штрихами наметив ее образ, он бросал свое произведение, и оно так и оставалось неоконченным. Новые возникшие образы вытесняли старые. А бывало и так, что, начав вырисовывать деталь, он так увлекался, что картина не умещалась на бумаге, и приходилось подклеивать»...

Умер Михаил Врубель в 1910 году. По эскизам Врубеля («Врубель поразительно рисовал орнамент, ниоткуда никогда не заимствуя, всегда свой» - К.Коровин) Федором Шехтелем была создана ограда санатория. А резные ворота ограды в старых путеводителях называли Сказочными.

На рубеже 1910-х годов в семье Усольцевых случилась трагедия: психические заболевания обнаружились у жены и дочери Федора Арсеньевича. Доктор продал большую часть своей усадьбы купчихе Александре Коншиной, но все-таки сохранил лечебницу. В 1915 году на территории лечебницы был организован госпиталь Союза земств и городов для лечения солдат с ранениями в голову и нервно-больных, а после революции Ф.А. Усольцев в 1919 году организовал на базе госпиталя санаторий для нервно-больных. Так получилось, что в санатории чаще пребывали «женщины–работницы» и в 1929 году санаторий «Коншино» был переименован в «психоневрологический санаторий «8 марта». А чуть позже такое название получила и улица, где расположена больница. В июле 1930 года санаторий преобразовали в Московскую областную психоневрологическую клинику, ныне Центральную Московскую областную клиническую психиатрическую больницу.

Федор Арсеньевич под конец жизни, как и его знаменитый пациент, потерял зрение. Умер доктор Усольцев в 1947 году.

Старое-новое – Деревянные секции безжалостно заменялись на секции из гофрированного металла. Съемка 2006 года, фото Алексея Степанова.
В больнице свою историю знали и помнили, достаточно сказать, что в кабинете заместителя главного врача областной больницы висел портрет Федора Усольцева, написанный Врубелем. Но… почему-то в декабре 2006 года все изменилось. Ограду вдруг начали разрушать, деревянные секции с врубелевским орнаментом разбивали в мелкую крошку и заменяли на безликие красно-коричневые металлические пластины. По словам руководства больницы (а окрестные жители и журналисты сразу обратились за разъяснениями), работы по замене деревянного забора проводились в целях усиления мер антитеррористической безопасности. Попутно выяснилось, что, несмотря на всю свою ценность, ограда не значилась в списках памятников истории и культуры. Журналистом газеты «Известия» Рустамом Рахматуллиным в экстренном порядке была заполнена заявка в Москомнаследие по поводу обнаруженного памятника. Еще день до заседания рабочих отвлекали телекамеры (в прямом смысле этого слова: журналисты задавали вопросы, просили комментарии и всячески мешали слаженному труду по уничтожению ограды), а в среду, 20 декабря, на заседании комиссии Москомнаследия забор спешно внесли в список вновь выявленных объектов культурного наследия. И тем самым спасли ту часть, которая стоит вдоль Старого Петровско-Разумовского проезда. Утраченную же, вдоль улицы 8 Марта, согласно предписанию Москомнаследия, должны восстановить. Кстати, на территории самой больницы стоят совершенно неисследованные реставраторами строения, ценность которых довольна очевидна. В том числе, примечательный деревянный дом. Но… пока ни он, ни другие строения, как и в недавнем прошлом ограда, не имеют никакого охранного статуса.

Источник

Это из серии «Удивительное рядом».
Живем недалеко… Сколько раз проезжала или проходила вдоль забора больницы, сосчитать сложно. Хотя поводом для чернушных шуток наличие психиатрической больницы на улице 8 марта служило всегда.
О том, что в больнице когда-то лечился Врубель, и что с его именем как-то связан ее забор, я знала, но подробной информации об этом факте мне никогда не попадалась.
Забор и главные ворота меня никогда не впечатляли. Как оказалось, их перестройки я даже не заметила. По-моему, вообще ничего не изменилось.
Хотя тот факт, что их строил Шехтель по эскизам Врубеля, интригует. В любом случае, статью прочитала с огромным интересом.

@темы: История, Архитектура Москвы